Тридцать дней

— Похоже, я сегодня совсем не помощник. Этот поток не остановить. Лучше займись делом.

— Не хочу тебя оставлять, — ответил Аквей.

— Я рядом, только витаю в облаках прошлого, — смешок вышел неестественным. — Мы так никогда не закончим, а оставлять замок…

— Ты права, — кивнул Скай. — Я займусь пока нашей ратью, а ты… возвращайся поскорей.

— Я постараюсь, — улыбнулась я, потянулась к нему, коснулась губ легким поцелуем и отошла к дереву, прячась в его тень.

Водник еще некоторое время смотрел на меня, но вскоре вернулся к берегу. Я видела, как он, потерев ладони, протиснулся сквозь амфиев и скрылся в океане. После откинула голову на древесный ствол и прошептала:

— Ну, давайте, добивайте меня…

Рассвет. Утренняя прохлада проникает в небольшой домишко. Я ворошу угли в очаге, но их тепла уже не хватает. Нужно собрать хворост и разжечь огонь заново, чтобы разогнать сырость. В углу на полусгнившем тюфяке стонет брат. Он в бреду. Усталость и магическое истощение добили его, когда до домика осталось совсем немного. Кай упал и уже поднялся. Мне не хватило сил, чтобы дотащить его, и я призвала стихию. Деревья, оплетая тело брата ветвями, бережно передавали его друг другу. Одинокий волк указал путь к нашему укрытию. Белки натаскали целебных трав, на которые я указала. Это мой дар. Животные всегда понимали меня. Папа говорил, что моя сила пробуждает в них разум. Сейчас это кстати, у меня целый лес помощников и защитников.

Где-то недалеко бродят несколько медведей, они охраняют подступы к охотничьему домику. Стая волков залегла в кустах, они предупредят, если почуют чужаков. Звери чуют мою силу и стараются держаться поближе, свет их искр озарял лес ночью, давая поддержку и веру в то, что мы с братом еще можем кому-то довериться.

— Ирис, — я оборачиваюсь. Кай смотрит на меня, но глаза его затянуты мутной поволокой. Лицо покрыто нехорошей испариной. — Уходи.

— Еще чего скажешь? — ворчу я. — Твой резерв немного восстановится, и я смогу тебя исцелить.

— Не глупи, — брат прикрывает глаза. — Он идет за тобой, я для него сошка.

— Кай, — я приближаюсь и присаживаюсь рядом, — твое самопожертвование ни к чему. Я тебя не оставлю, и довольно об этом.

Он снова смотрит на меня, пытается хмуриться, но выглядит сейчас совсем как мальчишка, больной, смертельно уставший мальчишка, который пытается взвалить на себя ношу, которую не сможет унести. Я провожу ладонью по спутанным влажным от пота волосам. Сердце затапливает болезненная нежность. Нет, не уйду, не брошу. У меня никого не осталось, и брат — последний, кто имеет для меня настоящую ценность. Его знобит, и как бы Кайрас не пыжился, его тело трясет крупной дрожью. Я вытягиваюсь рядом, укладываю голову Кайя себе на плечо и затихаю, обняв его так крепко, как только могу. Брат обнимает меня в ответ. Больше не гонит, лежит молча. Думает ли о чем, я не знаю, а я стараюсь думать лишь о том, что дождусь, когда он уснет, и я наберу хвороста, разожгу огонь и сварю настой. Он снимет жар. К сожалению, ничего иного я пока для брата сделать не могу. Как бы ни была я сильна, но разница в восприятии стихии дает себя знать. Пока Кай магически истощен, я не могу использовать чистую стихию, она только навредит.

Чтобы отвлечься от тяжкий раздумий, которые лезут в голову, несмотря на сопротивление, я начинаю петь. Всего лишь колыбельная песенка, которую нам пела мама:

Спит, дитя, закрылись глазки Утомился мой малыш Ему ночь нашепчет сказки…

Голос срывается, я всхлипываю, но пытаюсь петь дальше:

Ночь ему… нашепчет…

— Мне так их не хватает, сестрица, — хрипло произносит Кай, и тело его содрогается уже не от дрожи. Он плачет, уткнувшись лбом мне в плечо, громко, горько, навзрыд, выплескивая разом всё, что таил в себе это время. — Даже не попрощался…

В отличие от брата, я плачу молча, почти не всхлипывая. Слезы текут по щекам, но я их почти не замечаю, придавленная силой его… нашего горя. Одни. Теперь мы совсем одни. Нет никого, к кому мы могли бы пойти, не опасаясь навлечь опасность. Наше благополучие казалось незыблемым, семья крепкой, мы думали, что мама и папа всегда будут рядом, что мы можем в любой момент прийти к ним за помощью, за советом, просто посмотреть на них, услышать голос, увидеть улыбку, но вот их нет. Нет Зеленого холма и нашего уютного домика. Нет маминого сада, нет папиных уроков, нет его друзей, ставшими нам родными. Ничего нет. Рухнуло в одночасье, исчезло, испепеленное огнем предательства. Только мы: я и Кайрас — на старом тюфяке, от которого несет плесенью. Мерзко.