Тридцать дней

Скакуны неспешно перебирали копытами по каменистой тропе, поднимаясь всё выше в горы. Искра дремала, лежа на полюбившейся ей холке моего Цветика, так я назвала низкорослого конька, встретившего меня в конюшне постоялого двора радостным ржанием. Услышав, как я назвала коняшку, водник изошел на фырканья, насмешки и подначки. Своего жеребца он гордо величал Бураном, но памятуя о том, как Скай глумился над моим конем и надомной, я шепнула Бурану:

— Теперь тебя будут звать Ручеёчком.

Жеребец не возражал, он лопал с моей ладони кусок хлеба, купленный моим хозяйственным спутником, мирно прядал ушами и был согласен на все, лишь бы ему досталось и яблоко, сорванное мимоходом в саду, который мы успели проехать за вечер вчерашнего дня. А когда пришел Аквей, о чем-то болтавший с жителем маленькой деревушки всего на шесть домов, я потрепала бывшего Бурана по шее, отошла и громко позвала:

— Ручеёчек!

Жеребец и его хозяин дружно повернули головы в мою сторону.

— Иди ко мне, Ручеёчек.

Аквей, готовый уже демонстративно скривиться, все-таки сделал в мою сторону шаг. А когда его уверенно обогнал скакун, водник застыл на месте, открыв рот. Он слушал, как я воркую с его зверюгой, и на лице водника красовалось такое смачное недоумение, что я от удовольствия и предвкушения едва не замурлыкала. Но вот осознание моего вероломства настигло Ская, он закрыл рот, шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы и произнес:

— Ну ты и… ры-ыжая-а.

— А вот это уже оскорбление, — фыркнула я, задрала нос и позвала: — Ручеёк, Цветик, за мной.

Жеребцы дружно зацокали следом, но тут возмущенного водника решила поддержать крыса-предательница. Она спрыгнула с моего плеча, засеменила к Скаю, и он, почесав Искру за ухом, усадил нахалку на свое плечо. Вот так и шли какое-то время: я с жеребцами, Аквей с крысой — и не разговаривали друг с другом. Затем я устала, забралась в седло, но прежде чем водник решил, что может ко мне присоединиться на своем Ручеёчке, я с доброй улыбкой попросила жеребца:

— Покажи, как быстро ты бегаешь. Но остановись у того большого камня и жди нас.

Ручеёк взвился на дыбы и помчался вперед, обдав своего хозяина клубами пыли из-под копыт. Аквей упер ладони в бока, склонил голову на бок, щурясь от яркого солнца, и полюбопытствовал:

— И чем я заслужил твою немилость, о, Созидающая Наглость? Или Наглая Созидательность? Или Бессовестная Нахалка, Созидающая Во Вред своему спасителю, защитнику и просто хорошему парню?

Да, нам было о чем поговорить по дороге к постоялому двору и после. Я рассказала воднику о своих последних воспоминаниях, чем немало удивила Аквея.

— Кто это — Созидающие? Никогда не слышал, — нахмурился Скай. — Тебе нужно очень многое вспомнить, чтобы рассказать мне.

— А если я буду опять кричать и плакать? — спросила я без тени улыбки.

— Я знаю, как заглушить твои крики и слезы превратить в улыбку, — не менее серьезно ответил водник. — В любом случае, без этих воспоминаний, ты не сможешь собрать себя в единое целое.

— Чтобы помочь тебе победить Вечного?

— Чтобы стать собой, подозрительная Ирис, — улыбнулся Скай.

На постоялом дворе Аквей раздобыл для меня короткие подштанники, штаны, рубашку и башмаки, умудрившись подобрать одежду и обувь мне по росту и размеру. Я перекинула лямки штанов на грудь, застегнула их на большие пуговицы, после оглядела себя и потребовала дать мне ножницы, чтобы коротко обрезать волосы. Скай остановил меня, отрицательно мотнув головой:

— На мальчика ты не похожа и с тысячи шагов, оставь волосы в покое.

— А если плащ?

— А в плаще их резать вообще не нужно, накинешь капюшон, — ответил водник, отнял у хозяйки постоялого двора ножницы, которые та успела притащить, и унес их от меня подальше.

— Ты такой противный, — доверительно сообщила я, когда он вернулся.

— А чья кровь меня испортила? — вопросил языкастый наглец. После поддел кончик моего носа пальцем и наставительно закончил: — Вот то-то и оно.

— Неблагодарный.

— Весь в тебя, — на том пререкаться закончили, потому что переговорить водника оказалось невозможно. У него на всё находился ответ.

После постоялого двора мы ехали молча. Я наслаждалась вечерним солнышком и зелеными склонами гор, куда мы начали подъем уже верхом на Цветике и тогда еще Буране. Когда же наступила темнота, и небо радовало меня звездными соцветиями, Аквей объявил привал. Он разложил небольшой костерок, настрого запретив мне вызывать Вечного, поджарил на углях то, что прихватил с собой в харчевне при постоялом дворе и высокомерно заявил:

— Чтобы ты без меня делала, нехозяйственная ты моя?

— А чтобы делала Эйви? — не удержалась я от язвительного вопроса и сама же испугалась, что воздвигла между нами стену отчуждения.

Скай усмехнулся, глядя в сердцевину пламени, но все-таки ответил:

— Наши женщины умеют существовать в походных условиях. Не только челядь, но и знать.

— Безукоризненная Эйволин, — едко произнесла я и отвернулась, вновь ругая себя за несдержанность.

Аквей поджал губы, но когда я все-таки бросила на него искоса взгляд, поняла, что он не злится, всего лишь пытается сдержать смех.