Тридцать один. Часть I. Ученик

– Да. Традиция такая, – подтвердил Оливье. – Твой прадед, если можно его так назвать, – он усмехнулся, но поперхнувшись закатил глаз, – а по-другому я не могу, – ещё сильнее понизил голос. – Заклятье дюже сильное, как только подумаю, чтобы правду сказать, так кашлять начинаю, хоть помирай. Так что твой родственник, – он сделал особое ударение на «родственнике», – помог мне выбраться из междумирья. Я пообещал крестить его… его… его потомков.

– Прадед пятьдесят лет назад умер, – поразился я.

– Да, я стар, – печально затянул дядя. – Но это не значит, что я не могу выкинуть тебя за борт. Ты покусился на моё имущество.

– Для общего блага, – заканючил я. – Мы единственные, кто может с поглотителями справиться.

– Я стар, – занудно повторил дядя и отхлебнул из миски.

– Кроме нас, их некому остановить, – не сдавался я. – В ошейниках мы ничего не можем сделать!

– Поглотители ужасны! – невпопад сказал Оливье. – Я знаю.

– Да, да! – закричал я. – Они вторжение готовят!

– Только оборотни не лучше. Вы вообще одинаковые.

– Они на тридцать миров нападут!

– Набросятся, – легко согласился дядя. – Но это не значит, что я не могу тебя утопить.

Я вздохнул.

– От артефакта зависит судьба тридцати миров! – не выдержал до сих пор молчавший Евлампий.

– Это не значит, что я не могу тебя утопить! – сказал Оливье и погрозил голему пальцем.

– Можете, учитель! Вы что угодно можете!

– Почти, – кивнул он.

– Так вы не будете меня за борт выбрасывать?

– Буду, – снова кивнул дядя.

– Но почему?

Я вскочил из-за стола.

– Ты должен быть наказан, – серьёзно произнес Оливье.

– Но ведь я еще ничего не сделал! – закричал я.

– Ты собирался, – парировал он. – А намерение подчас важнее поступка.

– Намерение не может быть важнее, – сразу же влез голем. – Ведь намерение предшествует действию. Намерение – это проявление физического желания. А поступок действие…

– Заткнись! – закричали мы с дядей в один голос.

Евлампий замолчал, а мы с Оливье посмотрели друг на друга и засмеялись. Он отвалился на стуле и, покачиваясь, хохотал до слёз.

Фея забормотала во сне, но не проснулась.

– Я тебя утоплю, – ласково пообещал дядя, отсмеявшись.

– Меня уже вместо вас наказали, – напомнил я. – Думаю, можно меня пока не топить. Я же символ свободы не трогал!

Оливье усмехнулся и закрутил черный ус.

– Ты бы и не смог, даже если бы захотел! – с усмешкой заметил он.

– Тогда состава преступления нет, – серьезно изрёк голем.

– Ты считаешь? – задумчиво протянул дядя.

– Определенно. Если обвиняемый, ни при каких обстоятельствах, не мог совершить то, в чем его…

Я демонстративно закрыл уши. И когда магический мешок камней перестанет всех поучать?

Дядя тоже не слушал голема. Он уставился на меня, решая, как поступить. Пошевелил губами, кивнул самому себе и спросил:

– Ты правда хочешь стать искусным поваром?

– Да, – искренне сказал я. – Сегодня, когда резал морковь, я понял, что хочу стать виртуозом, маэстро, художником.

Оливье склонился ко мне, прикоснувшись губами к моему уху, с другой от голема стороны, и настойчиво уточнил:

– Ты хочешь быть моим учеником?

– Очень! – искренне заверил я.

– Вобрать все мои знания и умения?

– Еще бы.

– Клянусь хранить знания и умения, переданные мне учителем. Обогащать их! – пробормотал дядя.

– Что? – не понял я.

Оливье вздрогнул и посмотрел на меня по-особенному. Как смотрят в зеркало, с интересом, но по-хозяйски.

От жадного, немигающего взгляда мне стало не по себе. Впервые я почувствовал себя ингредиентом его нового блюда.

– Хорошо, – кивнул он. – Пока не буду кидать тебя за борт.

Я облегченно выдохнул. Наваждение рассеялось. Мне даже захотелось съесть ещё мечты пирата. Побольше. Чтобы ещё сильнее почувствовать легкость и свободу которые меня переполняли.

Дядя, покачиваясь, встал. Потеребил за плечо спящую фею. Провёл дрожащей рукой по прозрачным крыльям и повернулся ко мне.

– Помоги отнести Люсю, – испуганно попросил он. – По-моему, она разучилась летать.

Глава 10. День рождения Дарвина

Я проснулся затемно. Вылез на палубу и, облокотившись о фальшборт, долго смотрел на тёмное море. Теперь, когда знаю, что не полечу в ближайшее время за борт, могу спокойно пялиться на бесконечность голубых светящихся капель. Без страха, с задумчивой нежностью.

– А! – вскрикнул я. – Море горит!

– Что ты орёшь! – цыкнул на меня Евлампий. – Разбудишь Люсю!

Я показал пальцем за борт.

– Вода светится.

– Естественно, мы же на границе перехода. Доплывём до точки отсчета и переместимся на Изумрудный остров.

– Я раньше не видел, что она горит.

Почему вид сияющей воды так меня напугал? Наверное, из-за дядиных слов: «Я утоплю тебя при переходе в Изумрудный остров». Тонуть в светящейся воде намного хуже, чем в обычной, или мне только кажется?

– Займись чем-нибудь, – строго сказал голем. – Безделье тебе противопоказано. Приготовь завтрак, ты же хочешь стать искусным поваром.

– Хочу, – сказал я. – Это правда.

– А артефакт не хочешь?

Я повернул голову, с укором глядя на Евлампия:

– Зачем спрашиваешь? Мало надо мной поглумился?