Тридцать пять родинок

И вот тогда нас понесло окончательно. Тот драйв, который из нас попер, раскачал бы даже поклонников Sex Pistols. Мы рубили по струнам так, что в кровь стесали пальцы, мы орали и выли так, что потом долго не могли разговаривать. Что там получалось на выходе, я не знаю, потому что слышал только свой голос, но, наверное, получалось что-то очень громкое, потому что через несколько минут в зал вбежала наш завуч, которая как раз в этот момент вела экзамен по химии. Но, даже увидев ее, мы не могли остановиться, так нас несло. Кончилось все только тогда, когда завуч добежала до сцены и выдернула шнур тройника из розетки.

Ну а дальше была фигня — нас вытащили к директору и там, в присутствии исторички, которая была у нас секретарем парторганизации, директор долго рассказывал про то, что есть такие «панки», которые как раз и играют такую музыку, что это чуждое нам течение, идеологически вредное, отвлекающее молодежь в капиталистических странах от борьбы за свои права. А мы все это время, довольные, переглядывались: ну конечно, вот мы кто теперь, мы панки! Осталось теперь только упросить директора, чтобы именно нам доверили школьные инструменты, а дальше мы пойдем на курсы и научимся играть о-го-го как!

Но ансамблем нам стать не удалось — перепуганная тем, что она услышала, завуч добилась того, чтобы школа вернула инструменты нашим шефам, типа лучше уж вообще без ансамбля, чем такой позор.

Блин, а ведь я мог бы быть сейчас панком…

Про футбол

Я не смотрю мундиале; тот футбол, который я люблю, называется у нас американским, и другого мне не надо, спасибо.

Но каждый раз, когда я натыкаюсь взглядом на строчку в телепрограмме или вижу на экране бегающих за мячиком мужиков, я вспоминаю сопливое детство.

Тогда я смотрел и болел.

В школе у нас было почетно болеть за ЦСКА.

Хоккей — ну, тут даже равных никого не было. Если кто помнит — армейцы тогда были на голову выше разных прочих клубов, отрывались в чемпионате от всех очков на десять уже к середине сезона и достойно представляли великий советский спорт на международной клубной арене, пусть им всем всегда будет хорошо.

В футболе все было не так однозначно. «Динамо», то московское, то киевское, «Зенит» и «Спартак» периодически выходили в чемпионы, следить за первенствами Союза по футболу было даже интересно. Но у нас в школе как-то не принято было болеть по хоккею за одних, а по футболу за других, поэтому зимой и летом ребята у нас были одним цветом.

Я, уже в молодости переполненный бунтарским духом, гордо заявлял, что болею за спортклуб «Уралочка» — и точка.

Но когда в семьдесят седьмом, по-моему, году «Спартак» Москва вылетел из высшей лиги, я заболел за него со всей своей бунтарской дури.

Я храбро повязывал на переменах красно-белый шарф и в гордом одиночестве ходил по школьным коридорам, придумывая язвительные ответы на дразнилку про «мясо».

Однако при подавляющем преимуществе болельщиков ЦСКА мне требовалось что-то особенное, чтобы защитить честь своей команды-изгоя, и как-то раз я решился на нечто невиданное в нашей школе. Я решил пойти на футбол.

В нашей дурацкой школе такого не было никогда. То есть настолько рафинированны были наши ученички, что сама мысль идти на стадион уже казалась чем-то из ряда вон. Я живо представлял, как, словно невзначай, брошу в разговоре с кем-то из «коней», мол, «что вы вообще знаете про футбол, вы хоть на стадионе-то были?». Авторитет, как мой, так и моей любимой команды, должен был после этого немедленно взлететь на недосягаемую высоту.

Оставалось только на стадион попасть.

Для умного парня это была простая задачка. У нас во дворе из уст в уста передавались истории о красно-белых фанатах, которые ездят неизвестно куда целыми электричками, чтобы в далеких городах болеть за любимую команду и драться там с местными болельщиками. «Ага, — решил мудрый мальчик, — вас понял!»

Обмотавшись красно-белым шарфом до ушей, я каждый день ходил кататься в метро, надеясь встретить там спартаковских болельщиков, отправляющихся несметной толпой на какой-нибудь матч. Уважительные взгляды молодых ребят и настороженное отношение метровских тетенек укрепило меня в моем выборе окончательно.

И вот однажды мне повезло.

В один прекрасный день, уже на спуске с эскалатора, я разглядел далеко внизу троих ребят в красно-белых шапках и пустился изо всех ног бежать по ступенькам, боясь, что они успеют сесть в поезд и уехать до того, как я их догоню. Напрасно я волновался — ребята не торопились. Когда я добрался до платформы, эти трое спокойно сидели на лавочке возле остановки последнего вагона, явно кого-то поджидая.

С напускной уверенностью я приблизился к ним, и они встретили меня как родного, гордо протянули мне руки для пожатия. Сейчас мне трудно представить что-нибудь еще, от чего я бы почувствовал такое же ощущение причастности к чему-то большому и хорошему.

Мы сидели на лавочках еще минут двадцать, за это время нас, красно-белых, стало уже человек десять. Каждого вновь прибывшего спартача мы встречали со сдержанной гордостью, он был НАШ, и это не фигня какая-то…