Тридцать пять сантиметров (версия 2.0) (СИ)

Эрика не могла и слова вымолвить, а её взгляд продолжал лихорадочно метаться, пока не наткнулся на угловой аквариум гораздо меньшего размера относительно других резервуаров. В нём, словно в огромном облаке из собственных волос, плавала маленькая девочка. С ужасом Эрика узнала в ней малютку с фотографии, что она видела ранее в кошельке Аруна. Единственным её отличием от остальных жертв были закрытые глаза и расслабленное лицо. Словно остальных сначала пытали, а потом убили, а её первым делом милосердно отправили на тот свет, а уже позднее осуществили задуманное.

Арун проследил за взглядом Эрики и расплылся в блаженной улыбке, словно она смотрела на лучшую из его работ, которой он больше всего гордился.

— Значит, тебе понравилась малышка Лина? Она и правда чудесна. Моя маленькая дочурка останется навсегда красавицей. Жемчужиной моей коллекции. Но ты не подумай, ты тоже очень красива, невинно красивая и вполне могла бы потеснить её позицию лучшей среди прекрасного, но она моя дочь. Сама понимаешь. Для отцов их дочери всегда самые красивые, ведь она частичка меня.

Эрика перевела на него взгляд. Насколько? Насколько это надо быть больным, чтобы сделать такое с собственным ребёнком?!

— Знаешь, я ведь тружусь, как и вы, — ностальгически заметил Арун, поправив слегка съехавшие с переносицы очки. — Да, вам приходится испытывать сильную, даже, наверное, очень сильную боль… но это же для благого дела! И я работаю без сна, даже после того, как вы умираете, в течение двух-трёх дней, пока не закончу. Тщательно, словно ювелир вырезаю маленькие и тоненькие кусочки кожи, дабы потом запечатлеть настоящее искусство, никем ранее не придуманное. Это ведь прорыв? Неправда ли? Не удивлюсь, если в недалёком будущем появится такое ответвление искусства, названное в мою честь, ведь именно я буду его основоположником.

— Не хочу вас расстраивать, — голос Эрики сильно дрожал, и она до последнего сомневалась, стоило ли озвучивать свою мысль, — но шрамирование довольно-таки распространённая вещь.

— Глупышка, — Арун мотнул отрицательно головой и зажмурил глаза, будто услышал что-то нелепое. — Как ты не видишь пропасти между этим аборигенским обрядом, придуманным чернокожими племенами, и великим, чистым искусством? Мои творения застывают в первоначальном виде, они не обрастают кожей, не портят тем самым их главного свойства. Ведь весь смысл в оголенной плоти.

Эрика больше не могла слушать его сумасшедшие речи, её всю трясло и теперь не только от страха. Опустив взгляд в пол, она тихо шепнула:

— Больной ублюдок…

Звонкая и болезненная пощечина пришлась на её правую щёку, сильно опалив, словно огнём. Она растерянно посмотрела на Аруна, не понимая, то ли он её наказал за то, что она перестала смотреть на его «творения», то ли от того, что услышал не слишком приятное высказывание в свой адрес. В любом случае, она перепуганно на него уставилась, не зная, что он собирался выкинуть в следующую секунду.

— Нет-нет, — Арун огорченно замотал головой. — Как я мог испортить столь замечательный холст.

Он смотрел на маленькую каплю крови, которая выступила в уголке треснувшей губы. Аккуратно, практически не касаясь большим пальцем кожи, Арун смахнул и слегка размазал её около рта. После чего поднёс руку к лицу и слизнул кровь с пальца, как какое-то лакомство.

— Ну что же, думаю, пора начинать, моя хорошая.

Из кармана классических брюк он извлёк пару уже наполненных шприцев. Нагнувшись к ней, Арун скинул колпачок и принялся обкалывать её лицо. Иголка оказалась настолько маленькой — видимо, для инъекций новорожденным — что Эрика даже и не чувствовала, как она забиралась к ней под кожу и что-то впрыскивала. И как только он закончил со своим нехитрым делом, подхватил её на руки и переместил на хирургический стол.

Любая другая сейчас уже кричала бы, пыталась вырваться, кусаться, но явно не лежала так смирно, как Эрика. Нет, она не была парализована препаратом, хотя всё ещё чувствовала себя довольно странно. Она просто не видела в этом смысла. Докричаться до соседей не получится, как ни старайся. Брыкаться? А толку? Она связана по рукам и ногам, он же, напротив, ничем не ограничен. Единственное, что твёрдо решила Эрика: чтобы он с ней ни делал — она и звука не проронит, дабы не радовать его слух.

Арун достал из-под стола кожаные ремни и закрепил их где-то на уровне ног, а затем, вернувшись к её голове, разрезал верёвки на руках, и она тут же дёрнулась к столику, на котором лежали скальпели, но он оказался слишком далеко, а Арун – слишком близко. Он больно дёрнул её назад, припечатав лопатками к столешнице, и в мгновение стянул толстовку вместе с лифчиком. Руки рефлекторно попытались прикрыть грудь, но её мучитель был непреклонен, с не меньшей грубостью заведя их над головой, после чего в ход снова пошли ремни.