Тридцать шестой

Так вот и живу теперь. Иногда Гретхен деньжат подкинет, она через полгода вышла за хорошего молодого человека, но не немца, как зовут его, никак запомнить не могу, у этих славян такие трудные имена. Подкармливает меня в память о докторе Фаусте. А добрые люди, вот вроде вас, ваша милость, иногда и стаканчик-другой преподнесут. Тем и питаемся.

Сюда часто ездят. Уж не знаю почему, но многие интересуются жизнью, а пуще того — смертью известного ученого. А кто ж им расскажет, как не старый Иоганн?! Так что давайте-ка, ваша милость, по последней, за помин души славного доктора Фауста!

Э, ваша милость, вам что, нехорошо? Душно здесь, конечно. Руди, Фред, помогите мне вынести доброго господина на улицу! Да голову, голову-то ему держите, не приведи господь, захлебнется еще.

* * *

— Ни фига себе, сбой в программе! — протянул я. — Леденящая душу история буквально.

— Все хорохоришься?

— А что мне еще остается делать? Итак, что я должен был вынести из этого крайне поучительного рассказа? Что все мои желания ведут только к одному — к переходу в другое состояние?

— Совершенно верно. Поэтому желания должны быть продуманными, и не надо стремиться к тому, чтобы получить сразу и всё. Это чревато. Надо помогать себе дозированно и растягивать удовольствие.

— Так это уже не компенсация получается, а, наоборот, какое-то наказание.

— Зависит от точки зрения, — равнодушно сказала Наташа.

Стало совсем темно.

Прибрежная полоса светилась отражениями огней гостиниц, Тель-Авив отсюда теперь казался буйством света и городом небоскребов. С моря дул легкий ветерок, наконец-то можно было отдохнуть от изматывающей жары, как это ни банально.

Я часто мечтал о том, что я сделаю, когда у меня будет много денег. Моему примитивному воображению, воспитанному на голливудских фильмах, виделись какие-то огромные белоснежные виллы, напичканные электроникой, огромные же яхты, сигары, автомобили Porsche и прочие дурацкие атрибуты показного богатства. Я ничего не понимаю в экономике, поэтому бесполезно вкладывать капитал в производство: при моем вечном везении в тот день, когда я вложу все свои сбережения в нефтяной бизнес, откроют альтернативный источник энергии. В общем, мечтая, как и все в этом мире, о богатстве, дающем свободу, я совершенно не представлял, что я с этим богатством буду делать. А уж о том, какая это несвобода, и подумать было страшно.

Все это промелькнуло в голове, когда я по привычке раздумывал, а не позволить ли себе еще пятьдесят грамм хорошего коньяку. Человек с миллионами на счету сомневается по поводу бокала за полсотни шекелей. Смешно.

Я знаком показал официантке: повторить.

— Тебе взять чего-то? Что ты так сидишь?

— Да мне не надо, — улыбнулась Наташа.

— Слушай, — неожиданно встрепенулся я, — а как тебя зовут по-настоящему?

— Наташа.

— Нет, серьезно?

— Серьезно. Наташа — это уменьшительное от Натаниэла. Я, видишь ли, тот или та, — как будет угодно, — кто дает. Фу, пошляк, ты же прекрасно понимаешь, о чем идет речь[6].

— Тогда другой вопрос. А как же ты можешь трахаться? Вы же бесполые, ты сама говоришь. — Я резвился, потому что никак не мог до конца поверить, что все это происходит в реальности. К постоянному чувству страха я, похоже, уже привык. Только иногда оно давало мощный всплеск, и тогда становилось как-то совсем уж тоскливо.

Наташа помолчала, глядя на освещенную полосу прибоя.

— Видишь ли… Когда ты принимаешь чей-то облик, то получаешь хоть и минимальную, но все же часть тех ощущений, которые присущи этому выбранному образу. Я как-то попробовала быть женщиной. Из любопытства исключительно. Вообще-то телесный, физический контакт негласно запрещен, но очень уж интересно было. И я почувствовала… Нет, это описать невозможно, но мне понравилось. Очень. С тех пор с мужчинами я всегда стараюсь быть женщиной.

— А с женщинами?

— Тоже. — Она рассмеялась. — Там другие ощущения, но не менее сильные. Вот когда я принимаю мужской облик, тогда почему-то все совсем не так. Не, тоже приятно, конечно, но не так. Вообще не так. Женщиной лучше. Во всех смыслах.

Хорошая штука коньячок. Я начинал понимать старого солдата Иоганна. Помахав официантке, я заказал еще порцию. Гуляем. Стало как-то даже спокойней, и происходящее перестало восприниматься как реальность. Но тут меня, как пишут в плохих романах, «пронзила» мысль, от которой я сразу протрезвел.

— Погоди-ка, погоди!.. Ты говоришь «праведники», «ангелы», бла-бла-бла, но ведь к доктору Фаусту приходил вовсе не ангел!

— Ну и что? — Она прищурилась и посмотрела мне в глаза тем самым взглядом, который мне очень не нравился, но сказать об этом я не смел. Почему-то. — Какая разница?

— Ничего себе «какая разница»! Какая разница — ангел или дьявол?!

Она усмехнулась:

— Закажи-ка, Саш, себе еще коньячку, а то у тебя с пониманием начались проблемы. И расскажи мне заодно, в чем между ними разница?

Коньяку я больше не хотел, у меня от него началась изжога. Все же слишком хорошо — тоже нехорошо.

— Пойдем лучше пройдемся. Пешочком. Я ведь у тебя переночую, да?

Наташа засмеялась.