Тридцать шестой

— В Немирове никого не осталось, бей. Казаки Хмеля всех вырезали.

— Всех?

— До единого. Кроме нескольких старух, да и те покалечены. Рабов не набрать. Добычи нет.

Тугай-бей крякнул с досады. Но ничего не поделаешь, тут не поживиться.

— Можно пойти на Тульчин, бей. Но говорят, что и там никого, всех забрали казаки Кривоноса, а кого не забрали, тех вырезали. Теперь казаки и православные двинулись на Полонное.

Татары молча смотрели на Тугая. Тот пожевал губами усы, соображая, что же теперь делать, тряхнул головой и принял решение:

— Идем на Полонное, пошерстим округу. Не одним казакам жировать, пора и нам.

Полонное взяли неожиданно легко, вместе с казаками. Поляки сделали очередную глупость, это им вообще было свойственно: понадеялись не на себя, а на других. Зажиревшие паны выставили на стены гайдуков, а те, все как один, — казацкой веры, вот и повернули мечи против своих хозяев, да с удовольствием. Никому нельзя верить, убедился Тугай-бей в очередной раз, никому!

С гайдуками быстро сговорились, они открыли ворота казакам и татарам, и теперь те, ворвавшись в город кто с гиканьем, кто со свистом, а кто просто молча, устроили на улицах кровавую баню. Ну а что вы хотите от озлобленных мужиков, которых годами рубят саблями, в которых каждый день стреляют из луков и пистолей, которые месяцами не видят женщин, кроме тех, кому задирают одежду прямо посреди грабежа, не разбирая ни веры, ни возраста? Перекопский мурза презрительно смотрел на бессмысленную жестокость казаков, глупо уничтожавших то, за что можно было получить неплохой барыш, но благоразумно молчал. Пока те не напьются крови по самую глотку, их не остановить. Ладно бы вырезали одних евреев, Аллах с ними, но вот русинов и поляков было жалко. Ну ничего, их еще много останется, всех не перережут, как в Немирове и Тульчине. Тугай-бей уже потихоньку договорился с Кривоносом, тот пообещал оставить людей на татарскую добычу, а иначе за что сражались?

Да и татарам надо было дать расслабиться. Чем они хуже казаков? Пусть позабавятся, посшибают головы, погуляют от души. Для мужчины-воина все равно, какой веры женское тело валяется перед ним с раздвинутыми ногами. А как сладко после сброшенной тяжести получить наслаждение еще раз, перерезая ей тонкое горло и глядя прямо в потухающие глаза! Пусть погуляют воины, пусть напьются крови, а потом и за дело примемся. Начнем вязать оставшихся в живых и не успевших убежать. Собьем в колонны и погоним нагайками до самой Кафы.

Утром, когда страсти поутихли, а немногие оставшиеся в живых поляки сумели ускользнуть, к мурзе привели старика-еврея. Видно, над ним позабавились обе армии: старик был избит до того, что лицо с трудом угадывалось под толстым слоем кровавой коросты, седая борода вся была в кровавых подтеках. Он с трудом стоял на ногах, и если бы низкорослый толстый татарин не подхватывал его время от времени за шиворот длинного кафтана, то наверняка грохнулся бы на землю и больше бы не двинулся.

Тугай брезгливо поморщился:

— Что это? За каким демоном вы его мне притащили?

Воин кинулся в ноги бею:

— Мы сочли, что тебе будет любопытно, Тугай-бей. Этот старик стоял в еврейском молельном доме и что-то говорил своим. Туда зашел всего один гайдук с саблей. Ему никто не мешал, и он — один (видел это собственными глазами!) — перерезал не меньше ста человек. Это был сильный гайдук, но даже он устал в конце. Я подумал, что тебе, мурза, будет интересно узнать, что говорил этот старик, и, хвала Аллаху Всемогущему, старик этот понимает наш язык. Он сказал, что уговаривал евреев не сопротивляться. Я привел его повеселить тебя, мурза, но если ты хочешь, я его зарежу прямо сейчас.

Татарин выхватил кинжал из-за пояса, показывая всем своим видом, что готов выполнить любую волю господина.

Тугаю стало приятно.

__ Ты молодец, воин. Ты все сделал правильно.

Он с любопытством осмотрел старика.

— Твои братья смело сражались здесь, они неплохо знают военное дело, не хуже поляков. Зачем ты дал их перерезать?

Молчание.

— Мне сказали, что ты говоришь на нашем языке. Или меня обманули?

— Я говорю на всех языках, — ответил раввин.

Тугай усмехнулся.

— Ты на самом деле говоришь на всех языках, старик? Или ты смеешься надо мной?

Спросил по-турецки. Старик также по-турецки ответил:

— Я не лгу тебе. Я действительно говорю на всех языках.

Действительно, говорит. Тугай снова перешел на татарский. Кроме турецкого, других языков он не знал.

— Ну так зачем же ты уговаривал евреев не сопротивляться и не просить пощады? Мы могли бы сохранить им жизнь.

Старик молчал.

— Я спросил тебя, старик!

Тот поднял полные тоски глаза с кровавыми пятнами на белках:

— Зачем им такая жизнь, мурза Аргын Тугай-бей?

— Откуда ты знаешь мое имя? Ах, да, мой человек обратился ко мне по имени…

Старик покачал головой.