Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются

– Но она не женщина! – взорвалась Вайолет. – То есть он не женщина. Он Граф Олаф!

– Я видел табличку с ее именем, – сказал Сэр. – На ней не написано «Граф Олаф». На ней написано «Ширли».

– Фити! – заявила Солнышко, что, как вам уже известно, означает: «Табличка абсолютно ничего не доказывает». Но у Вайолет не было времени на перевод, так как Сэр заколотил кулаками по столу.

– Гипноз! Граф Олаф! Фити! Хватит с меня ваших оправданий! – вопил он. – Ваше дело – добросовестно работать на лесопилке, а не устраивать аварии! У меня и без неуклюжих детей дел по горло!

Вайолет быстро собралась с мыслями.

– Нельзя ли позвонить мистеру По? – спросила она. – Про Графа Олафа он знает все и, возможно, сумеет помочь. – Вайолет не добавила, что обычно на помощь мистера По не следовало слишком рассчитывать…

– К грузу забот о вас ты хочешь добавить стоимость переговоров по междугородному телефону? – спросил Сэр. – Ну уж нет. Позволь мне все изложить тебе как можно проще: если вы еще раз что-нибудь натворите, я отдам вас Ширли.

– Но, Сэр, – сказал Чарльз, – это же дети. Вам не следует разговаривать с ними подобным образом. Как вы помните, я не был сторонником идеи, чтобы Бодлеры работали на лесопилке. К ним надо относиться как к членам семьи.

– К ним и относятся как к членам семьи, – сказал Сэр. – Многие мои кузены живут в общежитии. Я не намерен спорить с тобой, Чарльз. Ты мой компаньон! Твоя работа – это гладить мои рубашки и готовить мне омлеты, а не командовать здесь!

– Вы, конечно, правы, – мягко сказал Чарльз. – Извините.

– А теперь убирайтесь, все убирайтесь! – рявкнул Сэр. – У меня уйма работы.

Солнышко раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но она знала, что это бесполезно. Вайолет собралась с мыслями, чтобы на что-то указать, но она знала, что это бессмысленно. Чарльз поднял было руку, чтобы что-то заметить, но он знал, что это тщетно, – здесь это слово означает «бесполезно и бессмысленно». Итак, Чарльз и две бодлеровские сироты молча покинули темный кабинет и на мгновение остановились в коридоре.

– Не тревожьтесь, – прошептал Чарльз. – Я вам помогу.

– Как? – прошептала Вайолет. – Позвоните мистеру По и скажете ему, что Граф Олаф здесь?

– Уло? – спросила Солнышко, что означало: «Прикажете арестовать доктора Оруэлл?»

– Спрячете нас от Ширли? – спросила Вайолет.

– Хенипул? – спросила Солнышко, что означало: «Разгипнотизируете Клауса?»

– Нет, – признался Чарльз. – Ничего подобного я сделать не могу. Сэр очень на меня разозлится, а этого допускать нельзя. Но завтра я постараюсь незаметно принести вам на ланч немного изюма. Хорошо?

Хорошего в этом, разумеется, ничего не было. Изюм хорош для здоровья, стоит недорого, и некоторые даже находят его очень вкусным. Но мало кому придет в голову ждать от него практической пользы. На самом деле изюм – одна из самых бесполезных вещей, какие Чарльз мог предложить, если он действительно хотел принести пользу. Но Вайолет ему не ответила. Она смотрела в дальний конец коридора и думала. Солнышко ему тоже не ответила, она уже ползла к двери в библиотеку. У сестер Бодлер не было времени на разговоры с Чарльзом. Им надо было составить план, и составить быстро. Бодлеровские сироты находились в очень трудном положении и дорожили каждой секундой, чтобы запастись чем-то более полезным, чем изюм.

Глава одиннадцатая

Мы уже обсуждали вопрос о том, что первое предложение книги часто говорит вам, о чем в ней пойдет речь. Вы, конечно, помните, что эта книга началась предложением: «Бодлеровские сироты смотрели сквозь покрытое сажей окно вагона на угрюмую черноту Конечного Леса, размышляя о том, станет ли их жизнь когда-нибудь хоть немного лучше», и речь в ней пошла о событиях ужасных, о жизни безотрадной, как и обещало первое предложение. Я напоминаю вам об этом лишь затем, чтобы вы поняли чувство страха, которое испытывали Вайолет и Солнышко Бодлер, раскрывая книгу в библиотеке лесопилки «Счастливые Запахи». Чувство страха проснулось в них, разумеется, еще до прихода в библиотеку. Одна часть этого страха объяснялась жестоким и несправедливым обращением Сэра. Другая – неспособностью Чарльза, при всей его доброте, им помочь. Еще одна – тем, что Клауса снова загипнотизировали. И конечно же, львиная доля этого страха – выражение «львиная доля» здесь означает «большая часть» и не имеет никакого отношения ни ко львам, ни к дележу добычи – объяснялась тем, что Граф Олаф – или Ширли, как он требовал себя называть, – вернулся в жизнь Бодлеров, неся им новые беды.