Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

Граф Олаф удивленно поднял бровь.

– Вам нужна моя помощь?! – спросил он. – Что же случилось со всеми здешними болванами?

– Они бросили нас, – ответил Клаус.

Олаф захрипел жутким образом, и дети не сразу поняли, что он смеется.

– Ну и как вам яблочки? – просипел он, желая в данном случае сказать: «По-моему, так ситуация исключительная».

– Мы дадим вам яблок, – Солнышко показала на кастрюлю, – если поможете.

– Не надо мне ваших яблок. – Олаф попытался сесть, все так же хватаясь за грудь. – Мне нужно ваше наследство, которое оставили вам родители.

– Наследства здесь нет, – ответила Вайолет. – И возможно, ни один из нас не увидит ни гроша из этих денег.

– Даже если бы деньги были здесь, – сказал Клаус, – вряд ли вы доживете до того, чтобы ими воспользоваться.

– Маккиав, – выпалила Солнышко, что означало – «ваше интриганство здесь бессмысленно».

Граф Олаф поднес к губам раковину, и Бодлеры заметили, что он весь дрожит.

– Тогда лучше я останусь тут, – хриплым голосом ответил он. – Я слишком много потерял, чтобы жить дальше, – моих родителей, любимую, приспешников, кучу денег, которых я не заработал, и даже лодку с моим именем.

Дети переглянулись, вспоминая, как они плыли вместе с ним в лодке и как им пришла в голову мысль столкнуть Олафа за борт. Если бы он тогда утонул, медузообразный мицелий не стал бы угрозой для острова, хотя смертоносный гриб все равно рано или поздно вынесло бы на берег, и если бы злодей погиб тогда, сейчас некому было бы помочь Кит Сникет и ее ребенку.

Вайолет встала коленями на песок и схватила злодея за плечи обеими руками.

– Нет, мы должны жить дальше, – сказала она. – Сделайте хоть одно доброе дело в жизни, Олаф.

– Я сделал уйму добрых дел за свою жизнь, – зарычал он. – Однажды приютил трех сирот, и несколько раз рассматривалась моя кандидатура на получение престижных театральных премий.

Клаус тоже встал на колени рядом с сестрой и поглядел негодяю прямо в его блестящие глаза.

– Вы же и сделали нас сиротами. – Он впервые произнес вслух тайну, которую трое Бодлеров с давних пор скрывали в своих сердцах.

Олаф на миг закрыл глаза, сморщив лицо от боли, а потом медленно обвел взглядом всех троих детей по очереди.

– Вы так думаете? – наконец произнес он.

– Мы знаем это, – подтвердила Солнышко.

– Ничего вы не знаете. Вы все те же, что были, когда я вас увидел в первый раз. Думаете, в этом мире можно победить, имея всего лишь сообразительную голову, кипу книг и вкусную еду от случая к случаю? – Олаф влил себе в отравленный рот последний глоток сердечного и отшвырнул раковину в сторону. – Вы в точности такие же, как ваши родители.

И тут дети услышали стон с берега моря.

– Вы должны помочь Кит, – сказала Вайолет. – Сейчас родится беби.

– Кит? – повторил Граф Олаф.

Молниеносным движением он выхватил из кастрюли яблоко и яростно впился в него зубами. Он жевал, морщась от боли, а Бодлеры слушали, как успокаивается его хриплое дыхание, по мере того как на ядовитый гриб оказывает свое действие изобретение их родителей. Олаф откусил еще кусок и еще, а затем со страшным стоном поднялся на ноги.

И тут дети увидели, что одежда у него на груди пропитана кровью.

– Вы ранены, – сказал Клаус.

– Не первый раз в жизни, – отозвался Граф Олаф.

Шатаясь, он спустился по склону и побрел по воде, затопившей прибрежную отмель. Он бережно снял Кит с плота и понес к берегу. Глаза у отчаявшейся женщины были закрыты, и подбежавшие Бодлеры не сразу поняли, жива она или нет, пока Олаф не положил ее осторожно на белый песок. Тогда дети увидели, что грудь ее поднимается и опускается – она дышит. Негодяй посмотрел на Кит долгим взглядом, а потом нагнулся и сделал странную вещь. На глазах у Бодлеров Граф Олаф нежно поцеловал Кит Сникет в дрожащие губы.

– Тьфу! – выпалила Солнышко, когда веки у Кит затрепетали и она открыла глаза.

– Я тебе говорил, – слабым голосом сказал Граф Олаф, – говорил, что напоследок это сделаю.

– Ты скверный человек, – отозвалась Кит. – Думаешь, за один добрый поступок я прощу твои грехи?

Злодей, спотыкаясь, отошел на несколько шагов и, сев на песок, испустил тяжелый вздох.

– Я не просил прощения, – сказал он и поглядел сперва на Кит, а потом на Бодлеров.