Тридцать три счастливых платья

– Та самая, и где Хиллари танцевала.

– О, она еще и танцует.

– Клинтон дал четырнадцать балов в тот день. Самый веселый бал, говорят, был в «Омни». Нам повезло.

– А вот и первые гости, – воскликнула Бобби. – Надеюсь, сегодня мы услышим много интересных историй.

– Точи перо, Виктория, – засмеялась Кристи. – Или что у тебя там? Айпад?

Кружево

«Там, где узкий перешеек разделяет две реки, Пижму и Вятку, и где находится устье третьей реки, Кукарки, с незапамятных времен жили люди, называвшие себя булгарами…»

– Болгарами, – поправила я бабушку.

– Нет, Виточка, булгарами, их почти не осталось, и многие путают их с чувашами, – пояснила бабушка и, предвосхищая мой вопрос, который уже вертелся на языке, сказала: – Это народ такой в России. Берега вдоль этих речек называли Трёхречье. Там и возник древний город Кукарка.

– Кукарка! – засмеялась я. – Бабуль, ты придумываешь, чтобы еще смешнее было?

– Нет, дыком курциць[8], – улыбнулась моя греческая бабушка. – «Кукар» в переводе с булгарского означает «ковш». Там три речки причудливо изгибаются, вот в народе и прозвали это место – Ковш, а поселение – Кукарка.

– А откуда ты про это знаешь? Потому что учительница или ты там была?

– Нет, мне там бывать не приходилось, это папа рассказывал. Я маленькой девочкой была, такой, как ты. Мне десять лет было.

– Мне – восемь, – гордо сказала я, – и я уже не маленькая.

– Конечно, нет, – пряча улыбку, согласилась бабушка. – Он случайно оказался в Кукарке и оттуда привез маме кружева.

Я приподнялась на локте и попыталась разглядеть бабушкино лицо. Я знала каждую ее морщинку, родинку на шее, каждое пятнышко на руках, но в темноте ничего не было видно. Ночи в Украине черные-пречерные, вязкие. Ни зги не видать. Я не знала, что такое «зги», мне казалось, что это такая черная ночная птица, которая вылетает на охоту в сумерках и иногда задевает людей крыльями, люди пугаются и вскрикивают: «Ой, ни зги не видать!»

Я очень боялась спать одна в большой комнате – зале, где было четыре окна. Два выходили на улицу Партизанскую, а два – на передний двор. Окна всю ночь тускло светились в плотной, густой темноте. Если я просыпалась среди ночи, то не могла разглядеть своей руки, а покачивающиеся ветки в светящихся прямоугольниках были хорошо видны. Они мне казались то Черным человеком из детских страшилок, то огромным динозавром, которого я видела в музее, то соседкой напротив – колченогой и одноглазой тетей Дорой. Но я никому не говорила о своих страхах, потому что мне было стыдно в них признаваться, ведь больше всего на свете я хотела поскорее вырасти и стать взрослой, чтобы уже никого и ничего не бояться.

Каждый вечер бабушка укладывала меня спать и рассказывала длинные истории. И каждый вечер надеялась, что я усну быстрее, чем история закончится. Но сама засыпала раньше меня, не закончив рассказ, а я еще долго лежала в темноте, стараясь не смотреть на окна, слушая ровное дыхание бабушки и придумывая продолжение истории.

А вот про кружево бабушка еще не рассказывала.

– У отца было большое хозяйство по тем временам, мама очень боялась, что его тоже назовут кулаком, всю скотину заберут в колхоз, а семью вышлют в Сибирь. Шестеро детей. Старшая сестра Василиса уже была замужем, когда революция случилась, а мы еще дети были малые.

– Кулаки – они же плохие, они боролись против советской власти, – сказала я – достойный продукт эпохи.

– Эх-эх, – вздохнула бабушка, – не такие уж они и плохие были. Работящие, вставали с петухами, работали сами и другим работу давали. А как кормили своих работников! Лучше, чем домочадцев. А ежели плохо кормили или платили мало, то у таких работать никто не хотел, а люду безработного после революции много шаталось. Село наше вдали от больших дорог всегда стояло, может быть, поэтому и хозяйство удалось сохранить. Долго нас никто не трогал.

– А почему дедушка Иван поехал за кружевом?

– Да я и сама не знаю… Доверял ему наш председатель сельсовета, и когда надо было собрать зерно для Красной армии, и потом – сопровождать подводы в главный город нашей губернии, Сталино, сейчас это Донецк…

– Правда? – удивилась я.

– Слушай дальше. Назначили его старшим поезда с зерном уже в Сталино, послали дальше в Харьков, потом – в Москву, а оттуда – в Вятку. Мы его четыре месяца не видели. Хорошо, что мой брат Дмитрий…

– Дедушка Дима? – уточнила я.

– Дима уже помогал по хозяйству и работал наравне со взрослыми, хотя ему едва двенадцать исполнилось.

Мама Пелагея, твоя прабабушка, ее все звали Паней, каждый день молилась перед иконой святого Пантелеймона – той, что у бабушки Насти на кухне висит, помнишь?

– Угу, – кивнула я в темноте.

– И папа вернулся. С кружевами. Это пелерина на платье. Отец рассказывал нам про Кукарку и как там все женщины умеют плести кружева. Только плести им сейчас не из чего, да и в новых колхозах все работают. Не до кружев. Ему один мужик отдал за шапку зерна.

– Шапку?