Тридцать три удовольствия

От Голубой Мечети мы отправились в Айя Софию. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что величайшая святыня всех православных есть та самая «мечеть», пред которой сегодня ночью я проливал слезы и клялся поменять одного Федора Мамонина на другого! Оказывается, она окружена стеной и минаретами как бы в знак того, что она — пленница мусульманства. Войдя, мы были поражены величием архитектуры храма, прекрасными мозаиками, которых едва ли осталась в сохранности седьмая часть. Интерьер храма не навевал на душу родные мысли о русских церквях, все здесь казалось таким же чуждым, хоть и великолепным, как и в других уголках земли, удаленных от Родины. И все же, несмотря на огромные круглые щиты с арабской вязью изречений из корана, которые висели над галереями, храм Святой Софии продолжал дышать Христом, а не Магометом. И хотя ни в того, ни в другого я не верил, мне почему-то грело душу, что с мозаики на меня смотрит лик Христа. Здесь, в центре одного из главных городов мусульманского пояса земли.

Вертлявая турчанка Джина, которой суждено было сопровождать нас по Турции, ничего не могла рассказать о храме, в котором мы находились, кроме того, что в одной из колонн есть волшебная дырка — если сунуть в нее палец и загадать желание, то оно непременно исполнится. И все, как стадо баранов, потянулись к той колонне вставлять в дырку палец. Дырка представляла собой дупло, изрядно отполированное по краям и внутри бесчисленным множеством глупых пальцев за годы посещения Софии туристами.

— Интересно, сколько раз нужно сунуть туда палец, чтобы дырка проявилась с другой стороны колонны? — спросил Николка и встал было вслед за Лифшицем и Талалаевым в длинную писательскую очередь к дырке. Мне пришлось ткнуть его кулаком в ребро и в который раз обозвать вандалом.

— А если я хочу, чтобы исполнилось желание? — обиженно потирая бок, отошел он в сторону.

— Лучше тогда поставь свечку Христу-Пантократору[63].

Но как ни возмущала меня очередь к дырке, не могло не умилить то, что Медея Джакова, шепча что-то, с самым озабоченным видом сунула свой длинный указательный палец, украшенный огромным перстнем, в волшебную дырку четырежды — видимо, по количеству бутылок шампанского, проданных ею Ардалиону Ивановичу. А детский поэт Зойферт не просто осчастливил дырку своим пальцем, но и прислонился лбом к колонне и так застыл, покуда на него не стали шуметь:

— Ну ты чего застрял, Лазарь Семеныч! Постыдился бы! Тут не ты один хочешь исполнения желаний.

— Не мешайте! — огрызнулся он, постоял еще полминуты и отошел с таким видом, будто получил святое причастие.

— Интересно, — сказал я, — о чем он просил дырку? О повышении гонораров или об увеличении рождаемости?

— И о том, и о другом, и еще о том, чтобы у него в Турции кто-нибудь купил «Салют», думая, что покупает «Мадам Клико», — отозвался Ардалион Иванович.

Последним к дырке приложился Бабенко.

— Слава тебе, Господи, и я сподобился. А поту-то напустили туда сколько! Хорошо хоть, не плюнул никто! Ну что, дыромоляи, кто-нибудь быстро исполнимое желание загадывал, чтобы можно было проверить, исполнится ли? Нет таких? Эх вы! Небось до самой могилы назагадывали себе желаний, и чтоб похоронили в Переделкине рядом с Пастернаком.

— Нет, я — с Буниным, на Сент-Женевьев-дю-Буа, — сказал Гессен-Дармштадский, от которого я никак не ожидал, что и он полезет со своим пальцем в дырку. А ведь перед Пантократором стоял и молился. Богу — Богово, а дырке — дыркино.

Из Айа Софии нас повезли в Сулейманию, про которую Николка довольно остроумно заметил, что это ВДНХ мусульманского мира. Три часа мы гуляли по этому городу внутри Константинополя — резиденции турецких султанов, с его гаремами, дворцами, в которых собраны несметные богатства, беседками, фонтанами, озерцами и павильонами для отдыха на свежем воздухе. Ардалион Иванович сокрушался, что поспешил стать простым турком, а не султаном, намекая, видимо, чтобы вместо фески, халата, шароваров и кальяна мы приобрели для него какой-нибудь из шитых золотом и драгоценностями кафтанов, чалму, осыпанную изумрудами и рубинами, сапоги, на которых бриллиантами были вышиты сцены из жизни султанов, и какое-нибудь ружьишко за сто тысяч долларов. Да, тут его представления о собственном богатстве сильно пошатнулись, потому что когда ноги наши устали ходить по бесчисленным залам, а глаза ослепли от сверкания невероятных сокровищ, Тетка вздохнул:

— Пора ехать в Москву и сколачивать миллиард.

На что я заметил:

— Интересно, если все канцелярские скрепки Советского Союза собрать и переправить сюда, можно будет обменять их, к примеру, на эти султановы доспехи?