Тридцать восемь сантиметров

Лина захихикала, а потом взорвалась чудесным, сводящим мужчин с ума смехом. Довольный Мастодонт вторил ей, я хлопнул его по массивному плечу и тоже засмеялся. Легкие саднили, но я не мог остановиться. Это было выше меня. Слезы текли из глаз. Из моих глаз, которыми можно было видеть. Я закашлялся, но продолжил.

– Пина-колада для дамы, гарсон! – крикнул я сквозь смех. – Пина – колада!

– Я бы с удовольствием выпила водочки, – ответила микроскопическая дохлятинка, и я потянулся и нашел губами ее губы. По-настоящему.

Правило трех кондомов

Шаг. Еще шаг. Я заново учился ходить, и это было так же, как учиться ходить по свежевыпавшему глубокому снегу. Как ребенку, делающему первые шаги. Сложно снова привыкнуть видеть, особенно если до этого была полная тьма. Предметы ускользали, меняли контуры. Разглядывая их, я поражался массе деталей, которых не замечал раньше. Выгоревшему от солнца углу покрывала, темным пятнам на полу, пыли в углах веранды, в которой отпечатались кошачьи лапы. Осам, залитым глянцевым лаком, что сновали на подоконнике, где я специально оставлял кусочки фруктов. Они судорожно били усиками, перебирали лапками, на которых виднелись крохотные колючки. Красивые и опасные создания. В этом новом мире, они нравились мне больше всего.

Три дня после выписки я неуклюже передвигался по дому. Из постели в кресло под навесом веранды. Там я проводил много времени, разглядывая небо и зелень, иногда вставал и бродил по маленькому садику миссис Лиланд. Бугенвилии неслышно качались под небольшим ветерком и совсем не пахли. Яркие мертвецы. Я срывал осыпавшиеся лепестки и подносил к глазам. Близко-близко. Пока темные, венозные прожилки не расплывались в багровую темень. Единственным моим делом было то, что я потратил двадцать монет на букет Лине. Двадцать монет на большую охапку роз, выражение полной и безоговорочной любви.

Хотя нет. На четвертый день случилось, еще одно незаконченное дело. Толстый приволок телефон того тощего парня, что чуть не отправил меня на тот свет. Как я и подозревал, звонок, установленный на входящие вызовы, был иным. Что-то громкое, вопли с металлическим лязгом гитар, на фоне которых умирали барабаны. Все, что позволяло недоумку чувствовать себя крутым. Короче, полное дерьмо, на мой вкус. Значит, звонили второму, тому, кто проделал этому кретину дыру в голове.

Пина колада для дамы, гарсон!

Мы рассмотрели тело в морге: глаза, погрузившиеся в череп, бледное лицо и безмерное удивление на небритом лице. Будто он увидел Дьявола. Хотя, вероятно, так оно и было. Хирургический сине-фиолетовый шов до гортани, темный кетгут и неопрятная дыра во лбу с черными точками пороха вокруг. Затылок отсутствовал. «Питон» калибра ноль триста пятьдесят семь магнум творит с человеком невообразимое. Какая там у него начальная скорость пули? Вспоминать я не стал, просто прикрыл изуродованное лицо неудачника простыней, меня мутило.

– Не самое приятное зрелище, да, чувак? – спокойно прогудел Его величество. Мы курили на лавочке в больничном саду. Над нами шумели пальмы, в листве чирикали птицы. Солнце пятнами лежало на земле, было тепло, в отличие от влажного холода морга. Я кивнул.

– Кто был второй? Я же слышал, как ему звонили. Знаешь, такая мелодия…

– Мы не знаем, кто первый, Макс, – отозвался он и заложил темную ногу, на ступне которой болтался шлепанец, на другую. Устроившись удобнее, он сообщил. – Соммерс носится как ужаленный, но толку совсем чуть, как у младенчика в подгузнике. В легавке сейчас сплошной муравейник, они уже перевыполнили годовой план по жмурам и, мне кажется, это еще не все. Им за это грозит премия в срабоскопы от Метрополии. За этим не заржавеет, уж поверь мне. Мадам директор, кстати, настаивает, чтобы мы отдали дело им.

«И мне кажется это еще не все». – я рассматривал свои пальцы в фиолетовой паутине швов. Мастодонт хохотнул, и поднял огромную лапищу, сделав вид, будто стряхивает жука с плеча. Сигарный пепел беззаботно сыпался на грязную майку, обтягивающую железобетонный живот, Толстяк продолжил.

– Это все начинает попахивать, а наша жаба не любит запахов. Я пока размышляю на счет того, стоит ли огорчать графиню, просекаешь?

Старший инспектор глубокомысленно затянулся. Стоит ли огорчать мадам графиню? Сигара потрескивала и плевалась дымом. Мимо, по больничным дорожкам отсыпанным мелким розоватым щебнем бродили те самые – удачливые постояльцы госпиталя, у которых хватало сил выбраться из палат, до обеда еще оставалось время. До обеда. До того времени, как какому-нибудь счастливцу в койку не впорхнет Лина с умопомрачительным голосом и бархатными губами. С вареной курицей и бананом наперевес. Лучшее лекарство от всех болезней.

Я рассматривал свою тлеющую сигарету, серый столбик заворачивающегося пепла, тонкую огненную полоску и белесую сгоревшую бумагу. Золотые буквы и оранжевый фильтр в желтую точку. Видеть было высшим наслаждением. Мы не знаем, кто первый. Кто был этот первый с дырой во лбу?

– Я ведь не сказал Соммерсу про звонок, Моба. Мы можем определить…