Тридцать восемь сантиметров

Я скинул ноги с кровати. Нет, шесть утра прошло пять часов назад. Солнце прорывалось сквозь занавески, я прикрыл руками глаза. Кой черт это вообще мне снится? Ведь Леха так и не стал профессиональным нищим, он умер от осетинской паленки месяц спустя. И название у нее было романтичное, это особенно врезалось в память: «Мечта». Мечта свела Леху в могилу. На похороны так никто не пришел, да и были ли они? Этого я не помнил. Яхья с Магомедом куда-то исчезли, так и не выплатив за два месяца. Бухгалтерша переехала на блошиные ряды, где встала рядом с непутевым мужем.

Треск и шлепки. Это тиа Долорес. Сегодня был один из тех дней, когда моя старушка пыталась навести порядок в саду. Все на что ее обычно хватало: открыть садовый сарайчик и пару раз взмахнуть граблями. На часах – начало двенадцатого, следовательно, шум вот-вот должен был прекратиться.

– Доброе утро, миссис Лиланд! – пока я лениво шлепал к окну, она успела устроиться в неизменном плетеном кресле с бокалом шерри и трубкой в руке. В земле торчала лопата. Ненужный поливочный шланг был полуразвернут и брошен.

– Доброе утро, мистер Шин. Вам сварить кофе? Омлет и тосты на столе, – старушка медленно выпустила дым.

– Спасибо, я сам.

Две ложки кофе с горкой и одна сахара. Турка закипала, а я стоя жевал остывший омлет и размышлял. Недельные поиски почти не дали результатов. Занимался ими я один, толстяк лежал дома в гипсе, а Рубинштейн отдувался за всех в конторе. Мне пришлось облазить «летающий цирк» полностью, переполошить весь этот термитник, беседовать с местными подонками, теми, что могли продать родную мать за пятьдесят монет. И ничего. Ничего, что можно было назвать версией. Если не считать туманной информации, которую мне удалось выудить у одного кривого неудачника. Казалось, вся армия мамы Ангелопулос состоит из таких вот убогих страдальцев. Этот напоминал вконец сторчавшегося рокера.

– Мейерс? Был такой, потом куда-то делся. Ты не из полиции? – он недоверчиво косился на мои пальцы и шрамы. Вид у меня был тот еще. Достаточный для того, чтобы кого-нибудь напугать, как пугают нищие, демонстрируя язвы. Такие дела обычно разглядывают со смесью неловкости и отвращения в глазах

– Нет, – когда я произнес это самое «нет», взгляд стал пристальным. Кого еще может интересовать мелкий уголовник? В сохлой голове моего собеседника умирали вопросы. Но здесь спрашивали только те, кто имел на это право. Он это прекрасно понимал.

– Говорят, у него была тут баба?

– Не знаю, – я вынул из кармана двадцатку. Единственный и непреложный аргумент. Он косил единственным глазом, весь его вид выдавал ничем не прикрытую жадность.

– Ты в курсе, что ему проделали дыру в чердаке? – произнес он, не отрывая взгляда от денег.

– Бывает, приятель, – безмятежно откликнулся я и прибавил еще десятку. Про подельницу Мейерса он знал мало, но близость монет заставляла говорить. Если отбросить гору выдуманных нелепостей, ведь потомственные неудачники всегда хотят показаться более ценными, чем они есть на самом деле, то дело выглядело следующим образом.

Бабу парня с «Питоном» он видел всего пару раз и оба раза издалека. Она, то сидела в машине Мейерса, старом видавшем виды седане, то в какой – то тошниловке тот показал ее моему кривому.

– Где?

– В «Рио Бланка», тут недалеко, пара кварталов, – с готовностью ответил страдалец.

– Понятно, – я пометил в блокноте, – а как она выглядит?

– Смуглая рыжая бабенка, – он многозначительно глянул на меня, будто эта информация была бог весть какой. – в очках. Прикинута неплохо, не из наших запасов.

– Ты-то откуда знаешь?

– Думаешь, я всегда тут терся? – он обвел рукой обшарпанный бар, в котором мы сидели.

Именно так я думал, но промолчал. Это его не касалось.

– Короче, баба у него была шикарная. Но это не то. Не его уровень. Что он там себе воображал, я не знаю. Она вроде из тех, из ученых, что ли. Он говорил, что они подписались на большое дело. И что, через пару месяцев у него будут большие филки.

Большие филки Мейерса – это дыра в голове и номерок на пальце ноги. Так всегда бывает, если объявляешь о несделанных делах на каждом углу.

– Как ее звали? Он называл ее как-нибудь?

– По-моему Марта. Мейерс был поганым парнем. С ним мало кто общался, – я отдал кривому деньги. И он тут же слинял, оставив мне платить по счету. Я проводил взглядом худую фигуру в грязных джинсах. Тридцать монет для него были состоянием.

Итак, Марта. Я произнес ее имя вслух. Марта. Где ты, Марта? Кофе поднялся коричневой пенкой, я перелил его в чашку и выключил газ. Мейерс был поганым парнем. Я усмехнулся. Весь его мир был поганым, ведь в нем каждую монету надо было выгрызать собственными зубами. Тихая мелодия телефона. Трущиеся парочки. Пина – колада для дамы, гарсон! Смуглая женщина в очках. Совсем не доктор Левенс, как я себе представлял.