Тридцать восемь сантиметров

Поразительно, как быстро женщины способны поменять смысл нашего существования. Их невозможно оставить в покое, их приходится постоянно держать в мыслях. Думаешь, представляешь, предполагаешь, мечтаешь. Они как дырка в зубе, требуют ежесекундной инспекции языком. И это – даже не разобравшись, а что дальше? Вопросы, обычно возникают позже. Много позже глупого состояния влюбленности. Но этого я понять не хочу. И не пытаюсь осмысливать. Черт с ним. У меня впервые за долгие годы что-то шевельнулось в душе. Это что-то для меня ценнее рациональности и логики. Желания выжить, денег, компромиссов. Всего того о чем думают глупые сытые буржуа. Мне хочется делать глупости, о которых я потом не буду жалеть. Этот вздор, наверное, будет самым ценным, что я увижу в этом мире.

Ты веришь в Деда Мороза? Я наблюдаю как, возвращается гарсон. Он последовательно выставляет передо мной чашку кофе, виски и наконец, снабжает меня информацией. Из кухни проглядывают любопытные головы.

– Говорят, она живет в меблирашках на Флай-роуд, но где именно никто не знает, мистер, – говорит он тихо. Я кладу на стол двадцатку, которая исчезает мгновенно. Похоже, что я еще вижу ее призрачную проекцию, хотя это всего лишь обман зрения.

– Фамилия есть у нее? – интересуюсь я и закидываю в себя виски. Почуяв запах, старичок в углу шевелится, значит, он еще жив. Я заказываю ему порцию за свой счет.

Паренек мнется, пытаясь рассмотреть сквозь плотную ткань кармана мое удостоверение, за деньги он готов поделиться сокровенным знанием о своей клиентуре, но на дополнительные сведения нужны аргументы. Некоторое время я раздумываю, показать ли пластик со своей физиономией или обойтись очередной двадцаткой и выбираю первое. Из жадности.

Расследование становится накладным для короны, даже моя широкая душа этого не принимает. Государство тратит на малую частицу информации больше, чем человек может заработать за всю жизнь. И тратит быстрее, чем успевает нашарить в карманах налогоплательщиков, простых парней читающих газеты начиная со спортивной страницы. Оно вынуждено просить в долг у богатых, а недостающие средства отнимать у бедных. Министры финансов со слезами принимают очередную медаль «За мудрую экономию» выраженную в затягивании поясов обитателей богаделен, премьер – министр сурово сдвигает брови, изображая «крайнюю озабоченность».

А завершает этот спектакль инспектор-стажер Макс Акиньшин, у которого полный карман этих фантиков и еще больше желающих их получить. Хотя все же можно обойтись малой кровью. Как говорит достойный человек мистер Мобалеку: потратив сто монет, узнаешь меньше, чем показав свою простату.

– Фойгт, – помогает следствию халдей. Взамен я награждаю его своей признательностью – зачем – то жму ему руку. Он моргает. Понятливый малый, по сути, никогда не знаешь, чье уважение тебе понадобится в следующую секунду. Судьи, палача, уборщика в супермаркете, полицейского, учителя или Господа бога. Недаром хитрые американцы написали на своих купюрах «Верим тебе, Господи», уважение, как и признательность, совершенный вид валюты. Разменная монетка, за которую можно получить больше чем планировал.

Я выхожу из романтической «Рио Бланки» и тут же возвращаюсь. Потому что дал пенку от радости. Не учел того обстоятельства, что Флай-роуд – пятимильная улица пронизывающая летающий цирк с востока, от побережья, на запад в сторону гор. А времени на осмотр хилых достопримечательностей криминального района у меня нет. Халдей торчит у стола, собирая посуду.

– А где именно? – беззаботно спрашиваю его я, словно бы и не выходил из заведения. Он пожимает плечами.

– Никто не знает, мистер.

Пока я обдумываю это его – «никто не знает, мистер». Дедушка в углу оживает в надежде на вторую порцию. Но второго подарка ему сегодня не обломится. Я хмурю брови. Черт побери! Бль! С. ка, ну, что за жизнь? И начинаю раздражаться. Загадки меня заводят. Полтора дня, из которых осталось чуть, тают на глазах. Пять миль Флай-роуд никак не поместятся в оставшиеся часы. Что я буду делать? Стучаться в каждую дверь? Кричать: Марта, это я, Макс! Выгляни на пару секунд? Где ты, милая? Осторожно, двери закрываются, поезд следует в депо. Стоять на платформе вглядываясь во тьму тоннеля, глупее занятия еще никто не придумал. Пожевав нижнюю губу, я продолжаю надеяться.

– Давно она тут была?

– Недели две назад.

– Одна?

– Да, – чувствуется, что мой собеседник, как подкапывающий кран начинает забиваться окалиной, ручейки информации превращаются в редкие бессмысленные капли.

– Соберись, мек, – говорю ему я и заботливо отряхиваю несуществующие пылинки с его грязного жилета в пятнах. – Что ела, сколько пробыла у вас. Во что была одета. Не замолкай. Поговори со мной.

– Я не помню, мистер, – он правильно оценивает мое состояние и в меру сил начинает соображать. – Я могу посмотреть в программе. Она сидела за третьим столиком, у окна. Вон там.