Тридцатая застава

— Попробуйте описать его внешность.

— Человек как человек… — Недоля поморщился, — Высокий, широкоплечий, с лохматой шевелюрой на голове… Ходит вразвалку…

— Глаза заметили?

— Разве он девушка, чтобы в глаза ему заглядывать? Злые глаза. А брови широкие, черные, почти срослись на переносице…

С большим трудом Байде и Кузнецову удалось набросать с помощью Недоли словесный портрет нарушителя. Той же ночью он был передан всем поисковым группам. Недолю Кузнецов взял с собой в Збручск.

— Поживешь при штабе отряда, отдохнешь от всего пережитого, пока решится вопрос о месте жительства перебежчиков…

О подлинной цели этого приглашения Недоля узнал лишь следующего дня, когда его подключили к группе наблюдения за диспетчером Ярченко. Начальник УНКВД вместе с начальником отряда решили, что рано или поздно нарушитель попытается встретиться с резидентом, и знающий Кравецкого в лицо юноша поможет задержать и разоблачить шпиона.

Пограничники и группы внутренних войск разыскивали нарушителя по всем направлениям от Киева до Тирасполя, но безрезультатно. Не помог и словесный портрет. Целую неделю Недоля почти не спал. Менялись люди в группе наблюдения, а он неотлучно находился в районе раздорожского вокзала. Когда на седьмой день Кравецкий, наконец, появился здесь, Ваня, конечно, узнал его. Но очень поразился: рабочая одежда, грязная, измятая, небритое лицо, походка утомленного после рабочего дня человека — ничто не напоминало прежнего Ваську, самоуверенного, холеного, нахального. Он даже походку изменил, как-то ссутулился. Одетого в приличный костюм Недолю Кравецкий не узнал. Да и едва ли он мог помнить в лицо всех батраков своего дяди.

Дальше поисковая группа следила за каждым шагом нарушителя, сторожила его во время беседы с резидентом, сопровождала до Казатина и дальше до Овруча, оберегала его отдых в лесу.

Взяли нарушителя, когда он меньше всего ожидал, когда стало ясно, что свидание в Казатине с Коперко-Таратутой было последним этапом этого восьмидневного вояжа в приграничной зоне.

Отдохнув в густой поросли подлеска, Кравецкий после полуночи следующего дня осторожно пробирался к границе, не чувствуя за спиной никакой опасности. Все его внимание было сосредоточено на том, как незаметнее пройти оставшиеся два-три километра. И когда сзади раздалось тихое: «Стой! Руки вверх!» — он даже не испугался.

— Гражданин, вы забыли свой чемоданчик.

Чемоданчик он действительно оставил на месте привала за ненадобностью.

— Ах да, вот растяпа… Знаете, после работы в Овруче грибков хотел поискать и заблудился… Спасибо… — и протянул руку к чемоданчику.

— Не беспокойтесь, мы поможем и на дорогу выведем.

В темном лесу не видно было его лица, но голос спокойный, словно он разговаривал со случайным встречным.

— Очень вам благодарен. Мне надо спешить в Казатин, в утренней смене работаю…

— Поедем в Казатин и дальше, там и познакомимся с вашей работой.

— Не понимаю… Вы что-то путаете. Я рабочий железнодорожного депо станции Казатин… Василий Федорович Буц…

— Что ж, заедем с вами и в депо. А теперь руки назад и двигайте к той станции, где вы сошли Не вздумайте бежать — пуля догонит…

Кравецкий, видно, понял, что игра а прятки закончена, и всю дальнейшую дорогу молчал. Привезли его в Збручск. Как и все нарушители, он снова попытался выкрутиться, немного изменив легенду: раньше, мол, действительно работал в депо, но поссорился с мастером, бросил работу. И вот уже несколько месяцев вынужден жить случайными заработками. Приходится много разъезжать…

Все это было слишком наивно, чтобы долго упорствовать; после первого допроса и очной ставки с Адамом Стручковским и Иваном Недолей Кравецкий-Буц раскрылся, но не до конца. Свою встречу с Ярченко и Коперко-Таратутой категорически отрицал.

Итак, из трех воспитанников берлинской шпионской школы лишь Ганс Брауниц упорно придерживался легенды о «политическом убежище», помня угрозу, что в случае предательства интересов райха отец и сестра будут расстреляны.

Полагая, что они ловко увернулись от опасности и замели следы, Фризин-Ярченко и Коперко-Таратута продолжали действовать, но уже под «контролем» наших охранных органов. Прошло почти два года, пока действующие лица этой небольшой главы не по собственной воле снова встретились с посланцами Карла Шмитца. К тому времени умерли родители Стручковского, не дождавшись своего Адася, были расстреляны отец и сестра Ганса Брауница в Моабитской тюрьме, не дождался наследника бездетный пан Кравецкий, мечтавший все годы о возвращении потерянных в революцию владений…