Тридцатая застава

За каждой фразой он выбрасывал перед собой кулак, будто стрелял из пистолета. Резкая смена в настроении полковника — от доверительных сообщений до истеричных выкриков, — коробила Шмитца.

— Кстати, Дахно оуновским проводом рекомендуется на руководителя боевых групп воеводства, — немного поостыв, продолжал Штольце. — Учти это, майор. В недалеком будущем они должны сыграть очень важную роль.

— Учту, господин полковник…

Штольце уехал, а Шмитц, призвав на помощь Морочило и Дахно, начал действовать. Еще в августе прибыл к нему опытный разведчик-диверсант Волк. Несколько лет назад он работал механиком в хозяйстве Фишера. Внешний облик невысокого, коренастого, всегда улыбающегося брюнета не соответствовал его хищной кличке.

Шмитц не торопил агента. Да и сам он, удобно устроившись у приемщицы фишеровской мельницы Софьи Крукович, не спешил. Домик Крукович стоял на выезде из Ольхового, рядом с мельницей. Подходящее место для тайных свиданий и разных секретных дел. От дома начинался глубокий овраг, сплошь поросший кустарником. Это было очень удобно — подальше от любопытных глаз. Вскоре шпион под личиной механика стал навещать и Кравецкого. Шмитц понимал, что абвер располагает армией агентов и потери в такой работе неизбежны, но в данном случае надо предпринять все возможное, чтобы гарантировать успех операции. Именно Волку предназначалось встретиться с Коперко или Фризиным и передать им новые инструкции в связи с предстоящими событиями в Польше. Об этом даже ближайший помощник Шмитца Морочило не знал, чтобы не возникло никаких подозрений у двуйки и дефензивы.

Наученный минувшими неудачами, Шмитц одновременно готовил дублера Волку из местных агентов. Дахно тем временем подбирал наиболее опытных белогвардейцев и оуновцев для трех диверсионных групп. Под их прикрытием и должен совершить прыжок отлежавшийся в своей норе агент.

2

Звеньевая колхоза «Пограничник» Варвара Сокол после смерти Николая Семенюка словно закаменела. Все село было свидетелем, как ее почти без сознания увели от могилы пограничника, и никто не осмеливался напоминать ей о пережитом горе. Даже самые отважные из местных парней не осмеливались искать дорожку к ее сердцу.

Но сердце девушки отходчиво, а всесильное время даже гранит разрушает и лечит, казалось бы, смертельные раны.

Неужели оно не повлияло на Варвару?

Об этом мог бы сказать Павел Денисенко. Его часто видели вместе с Варварой на могиле Николая. Сажали цветы, потом ходили по молодому саду. Он уже поднялся зелеными кронами вровень с ними. О чем-то подолгу совещались, но своими планами ни с кем не делились.

Глядя на них, Симон Голота недовольно хмурился, жаловался Антону Байде:

— Не нравится мне, политрук, такой оборот дела…

— А что? Плохой жених для Варвары?

— Этого не скажу. Хлопец он гарный. Лучшего и своей дочке не пожелал бы. Но что же это происходит? Пограничники уезжают домой после службы? Уезжают. Кого они увозят? Наших девчат. А что делать нашим хлопцам? Из-за границы невест выписывать? Вот у Ванюшки другое дело и не знаю, как ему помочь. Сколько раз говорил мне: «Не могу я, дядя Симон, без нее. Разрешите, говорит, смотаться на ту сторону. Выкраду Ванду и назад…» Я, конечно, не разрешаю, но вы посматривайте. Хлопец горячий… А с Варварой нехорошо поступаете. Такую звеньевую поищи… Ты поговори с ним, хай совесть имеет…

— А почему бы не поговорить вам с Денисенко, чтобы остался в колхозе? Вот вы и с прибылью будете.

— Пробовал, да разве оторвешь его от Запорожья? Не соглашается. То как же, политрук, поговоришь? Будь другом…

Разговор этот происходил осенью, когда Денисенко, отбыв срочную службу, собирался в родной город. Собирался, но не уехал: хозяйственного пограничника выдвинули на должность старшины. Это на время успокоило Голоту.

Кончался март 1939 года. Снег уже стаял даже в канавах. Просохли дозорные тропки. Запахло молодой зеленью. Людей потянуло на поля и луга. Каждому хочется послушать первые всплески жаворонка, журавлиное курлыканье, гусиный гогот. А старшине как? За всем должен досмотреть…

«Хорошо Кириллу, — думал он. — Отбыл свое — за баян и в клуб. Конечно, это тоже нужное дело. Приятно послушать вечерком концерт, особенно когда Марина поет. Ну и голос! Такой бы моей Варюхе…»

— Что, Кирюша, дуэты одолели? — пошутил Павел, заметив Великжанова, который с озабоченным видом вышел из казармы с баяном на плече и направился в Лугины.

— Да… Понимаешь, готовим на завтра вечер для колхозников, — не замечая иронии, ответил Кирилл. — Сегодня последняя репетиция. Начнутся работы в поле, тогда некогда будет…

На репетицию, где собрались жены командиров, свободные от нарядов пограничники и сельская молодежь. пришел и политрук — он пел с Мариной Тимощенко.

— Ты, Кирилл, не задерживай, пропусти нас первыми, надо на левый фланг наведаться…