Тридцатилетняя война

Густав Адольф приближался к стране, уже более десяти лет оккупированной испанскими гарнизонами, но он боялся короля Испании еще меньше, чем императора. В Хёхсте к нему присоединился с подкреплениями ландграф Вильгельм Гессен-Кассельский, вместе они форсировали Рейн и двинулись к Гейдельбергу. Но уже близилась зима, везде стояли сильные гарнизоны, и Густав Адольф повернул обратно, предоставив своему союзнику, молодому герцогу Бернхарду Саксен-Веймарскому сделать себе имя взятием Мангейма. Сам же за пять дней до Рождества овладел Майнцем. Курфюрст бежал, а испанский гарнизон сдался, спасовав перед превосходящими силами короля.

Повсюду протестанты встречали его радостно и благодарно, войска вели себя достойно. В Швайнфурте перед ним на улицах расстилали камыш, в окнах вывешивали флаги — в общем, где бы он ни появлялся, люди ликовали, будто видели перед собой сошедшего с небес Бога[813]. Один за другим на его сторону переходили германские правители, бросая императора. К Рождеству в его армии уже были герцоги Вильгельм и Бернхард Саксен-Веймарские, его союзниками стали ландграф Гессен-Кассельский и герцог Брауншвейг-Люнебургский; он взял под свою защиту ландграфа Гессен-Дармштадтского, регента Вюртемберга, маркграфов Ансбаха и Байрёйта, вольный город Нюрнберг, Франконский округ[814]. Герцоги Мекленбурга всегда были его союзниками, Фридрих Богемский готовился перебраться к нему из Гааги.

В империи у него уже было семь армий и почти восемьдесят тысяч человек. На Рейне он командовал войском численностью пятнадцать тысяч человек, во Франконии маршал Горн имел восемь тысяч солдат, в Гессене находилось восемь тысяч, в Мекленбурге — четыре тысячи, в Нижнесаксонском округе — тринадцать тысяч, возле Магдебурга —двенадцать тысяч, в Саксен-Веймаре — четыре тысячи, не считая гарнизонов, рассеянных по всей стране. Зимой он намеревался набрать еще сто двадцать тысяч рекрутов, из которых только девять тысяч должны будут прибыть из Швеции[815]. Благодаря завоеваниям набирать рекрутов и содержать их стало не так трудно.

Имя короля произносилось где с ликованием, а где и со страхом. За него молились в церквах, его называли «золотым королем», «львом севера», «полуночным львом»[816], библейским Илией или Гедеоном[817]. Зимой ожидалось прибытие королевы, и в честь супруги он запечатлел инициалы ее полного имени — Мария Элеонора Регина — в кирпичной кладке фортификаций, строившихся в Майнце. Она приехала к нему в Ханау 22 января 1632 года, высокая, грациозная, красивая, и при всем народе, обвив его шею руками, сказала: «Теперь ты мой узник»[818].

6

В Вене моросящий дождь поливал процессию кающихся грешников, умолявших Бога отвести от них свой гнев. В толпе шел и император, меся ногами грязь, по его шее струилась ледяная вода[819]. Но его мольбы не были услышаны. На обращения в Рим ему разъяснили: папа не считает войну религиозной[820]. Письма в Мадрид подтвердили лишь то, что он уже знал: ресурсы Испании, по крайней мере на данный момент, исчерпаны. Посольство, направленное в Варшаву, получило такой же неутешительный ответ[821].

Фердинанду ничего не оставалось, кроме как снова призывать на помощь Валленштейна. Друзья генерала еще с весны[822] подсказывали императору, чтобы он вернул его, но Фердинанд колебался. Главнокомандующим очень хотел стать сын, младший Фердинанд[823], но даже любящий отец понимал, что его назначение не решит главную проблему — финансовую. Кормить, одевать и платить войскам жалованье мог только человек, успешно делавший это и раньше. Трижды в ноябре и декабре 1631 года император отправлял Валленштейну послания с просьбой вернуться, последний раз даже составил письмо собственноручно[824]. 10 декабря к нему ездило посольство — не предлагать условия, а выяснять, какие условия устроят генерала[825]. Валленштейн тянул с ответом до самого последнего дня уходящего года, а потом лишь заявил, что наберет новую армию не раньше марта.

Испанцы на Рейне оказались даже в более тяжелом положении, чем Фердинанд в Вене. Майнц и Мангейм потеряны; войска в остальных гарнизонах не получают жалованья, голодают и бунтуют; земли, откуда они получали пропитание, захвачены протестантами. Мало того, швейцарцы по настоянию Густава Адольфа закрыли проходы[826]; голландцы предложили ему субсидии и на следующий год[827]; на левом берегу Рейна французы без объявления войны начали угрожающие маневры.