Тридцатилетняя война

Победа вдохновила имперские войска, и они, проходя по Вюртембергу, сметали все на своем пути. Иоганн фон Верт, командующий баварской конницей, в прошлом рядовой кавалерист, и Исолани, командовавший хорватским контингентом, подавили последние очаги протестантского сопротивления. 15 сентября пал Гёппинген, 16-го — Хайльбронн, 18-го — Вайблинген, а 20 сентября венгерский король вошел в Штутгарт и фактически овладел всем Вюртембергом. Тем временем Пикколомини и испанцы быстро продвигались к Рейну. 18 сентября они взяли Ротенбург, 19-го — форсировали Майн, 30-го — захватили Ашаффенбург, 15 октября — Швайнфурт. Хайльброннская лига спешно переместилась из Франкфурта-на-Майне в Майнц. Оксеншерна остался в городе, чтобы принять бежавшие войска — не более двенадцати тысяч человек, деморализованных, измотанных и мятежных[1102]. У него не было иного выхода, кроме как назначить Бернхарда главнокомандующим и просить денег у Ришелье[1103].

На глазах Оксеншерны обрубались одна за другой ветви только что выросшего дерева Хайльброннской лиги. 23 сентября был взят Нюрнберг, 5 октября — Кенцинген, 21 октября — Вюрцбург. На юге Германии еще держались Аугсбург и крепость Гогентвиль, на Майне — Ханау, в южном Рейнланде — Страсбург и Гейдельберг. Лига потеряла два из четырех округов и все главные города, кроме Аугсбурга, в Центральной и Южной Германии. В оскудевшей Швеции уже было не собрать столько податей, как прежде, сами шведы все настойчивее требовали мира[1104], а ресурсы германских союзников были в значительной мере потеряны. От Банера из Силезии поступили удручающие известия о том, что курфюрсты Саксонии и Бранденбурга вот-вот уйдут от шведов, голодные и оборванные войска в Северной Германии остались без денег, в Силезии им отказали в зимних квартирах[1105], и им придется искать пристанище на зиму в Магдебурге или в Хальберштадте[1106].

В этих тяжелых условиях Бернхард и те немногие еще уцелевшие члены Хайльброннской лиги и повели переговоры с Ришелье. 1 ноября 1634 года они подписали так называемый Парижский договор: Людовик XIII обещал выделить двенадцать тысяч человек и выплатить сразу же полмиллиона ливров[1107] в обмен на гарантии католической веры в Германии, уступку Шлеттштадта и Бенфельда в Эльзасе и плацдарма в Страсбурге. Без ведома Франции не позволялось заключать ни мир, ни перемирие; французское правительство не брало на себя обязательств вступать открыто в войну и готово было предоставить только двенадцать тысяч человек, не более[1108]. Аксель Оксеншерна, давший согласие на переговоры, отказался ратифицировать договор от имени юной королевы Швеции[1109]. Он рассудил верно: Ришелье, радовавшийся поражению своего чересчур могущественного союзника, еще не осознавал всей серьезности собственных проблем. Когда он их поймет, то, конечно же, изменит условия договора. Оксеншерна умел сохранять хладнокровие в моменты опасности и тянуть время.

Где-то в начале ноября кардинал-инфант миновал фламандскую границу и вошел в Брюссель при полном параде: не как священник, а как полководец, одетый в пурпур и золото и опоясанный мечом своего бургундского предка Карла V.[1110] На Рейне Бернхард Саксен-Веймарский перебрался на левый берег, чтобы соединиться с французскими войсками, спешно для него набранными[1111]. В Германии наступала сравнительно мирная зима.

7

Зима 1634/35 года давала Бурбонам и Габсбургам последнюю возможность для того, чтобы одуматься, и последний шанс, по крайней мере в теории, для установления мира в империи. Именно в это время Иоганн Георг, тянувший за собой курфюрста Бранденбурга, выступил инициатором и добился нужного ему мирного урегулирования. Однако условия, нацеливавшиеся на мир, способствовали продолжению войны.

Переговоры, закончившиеся подписанием Пражского мира, и объявление Францией войны Испании были знамением нового времени. За семнадцать лет в Европе сформировалась совершенно иная военно-политическая ситуация.

Стареющий император, курфюрсты Саксонии, Бранденбурга и Баварии, шведский канцлер и Ришелье придерживались прежних политических приоритетов, но вокруг них появилось новое поколение полководцев и государственных деятелей. Выросшие в атмосфере войн, они выработали в себе подозрительное, пренебрежительное и даже циничное отношение к прежним духовным идеалам.