Тридцатилетняя война

В Богемии сразу же активизировались экстремисты. Запланированное собрание в Эгере отменили, все усилия были направлены на то, чтобы нарастить армию[148], наполнить казну и вовлечь в восстание Моравию и Лусатию. У правоверных католиков, многие из которых уже бежали, были отобраны все земли[149]. Аббат в Браунау едва не лишился жизни[150]. Турн опасался, что страну охватит хаос. По границам с Моравией и Австрией деревни опустошались, и крестьяне негодовали на правительство, отнимавшее у них добро и сыновей. Армия Турна, набранная принудительно, была совершенно непрофессиональной, солдаты болели, голодали, им мало платили, и они были готовы в любой момент взбунтоваться. Выражали недовольство горожане — и бедные и богатые: их заставляли подписываться на займы, чеканка фальшивых монет губила торговлю. Прагу наводнили голодные и возбужденные беженцы[151].

27 марта Фердинанд предложил повстанцам прощение, помилование и гарантию всех свобод, если они перестанут своевольничать. Чешские сословия, не доверяя ему, не приняли его милости[152]. Через несколько недель восстала Моравия. Началось брожение в других вотчинах Габсбургов. Открыто поносили Фердинанда протестанты Верхней и Нижней Австрии. На грани восстания были Каринтия, Крайна, даже Штирия[153].

Еще хуже дела обстояли в Европе. Переменчивое правительство Франции передумало оказывать помощь[154]. Отвернулись от Фердинанда и в Брюсселе, решив продвигать на трон императора эрцгерцога Альбрехта[155]. Он был стар, но лучше управлял провинциями, нежели эта «иезуитская душа»[156], претендующая на трон империи, своими подданными.

Тем временем армия Турна, воодушевленная весной и надеждами на восстание в Австрии, очистила от союзников Фердинанда Моравию и двинулась на Вену. Фердинанд созвал собрание сословий Нижней Австрии. Протестанты потребовали от него изгнать иезуитов, открыть церковь в Вене, гарантировать им автономию в Австрии и немедленно прекратить войну против чехов[157]. Собрание все еще проходило, когда у стен города появился Турн со своим войском.

Помогли Фердинанду и недостаток впечатлительности, и несгибаемая вера в Провидение. Все лето, несмотря на пекло[158], усиливавшее неприятности от общей напряженной обстановки, он сохранял жизнерадостность. Не поколебали его хладнокровия ни шальные выстрелы по кабинету, ни слухи о восстании в Венгрии[159]. Когда духовник пришел, чтобы произнести успокоительные слова, он увидел его распростертым перед распятием. Поднявшись, Фердинанд, проявляя скорее не смирение, а решительность, заявил, что искал совета там, где только и мог его получить, и теперь готов, если надо, умереть за единственно правое дело. Один венский деятель впоследствии утверждал: наверняка он говорил с самим Спасителем, иначе не горел бы таким энтузиазмом[160].

Почти сразу же Фердинанд принял разозленную депутацию сейма, демонстрируя доброжелательность и твердость. У ворот стоял Турн, вот-вот взбунтуются венцы и впустят чехов; Фердинанд понимал, что гневный протест может моментально перейти в насилие, но тем не менее не пошел на уступки[161]. Неожиданно в переговоры вмешался стук копыт во дворе. Один из самых верных сторонников, младший брат Леопольд Тирольский, привел ему в помощь четыреста конников. Кавалеристы каким-то образом миновали дозоры Турна и теперь ждали команд во дворе. Они не собирались ни хватать делегатов, ни громить город — их было слишком мало для этого, — но одного их присутствия оказалось достаточно для того, чтобы делегаты сейма в смущении удалились, оставив Фердинанда хозяином положения[162]. Вера не подвела его.

Фортуна изменчива. Через четыре дня, 10 июня 1619 года, имперские войска отрезали у небольшой деревни Саблат главные силы Мансфельда, продвигавшиеся к Будвейсу. Мансфельд сражался семь часов, посылая гонцов за подкреплениями, которые, как он думал, находятся поблизости, и с наступлением ночи отошел, оставив около полутора тысяч человек погибшими и пленными и лишившись почти всей поклажи[163]. Генерал, привыкший к превратностям войны, приготовился к новому броску на Будвейс, но жители Праги запаниковали, моральный дух и национального войска, и наемников был сломлен, и сейму пришлось отзывать Турна из Австрии. Два генерала теперь должны были защищать город, охваченный страхами и беспорядками.