Тридцатилетняя война

Итак, спал покров с замысла, который герцог в таинственном уединении создавал на протяжении долгих лет. Сами обстоятельства указывали, что пора незамедлительно приступить к его осуществлению. Лишь слепое доверие к военному счастью и блестящему дарованию герцога Фридландского внушило императору решимость, вопреки всем представлениям Баварии и Испании, в ущерб своему собственному авторитету вручить этому властолюбивому человеку столь неограниченные полномочия. Но эта вера в непобедимость Валленштейна давно была поколеблена его долгим бездействием и почти совершенно подорвана неблагоприятным исходом сражения при Люцене. Снова зашевелились его прежние враги при дворе Фердинанда, и император, раздражённый крушением своих надежд, теперь внимательно выслушивал наговоры. Всё поведение герцога подвергалось здесь язвительной критике, пред завистливым государём настойчиво подчёркивались его надменное упорство и неповиновение высочайшим приказам, вспоминались жалобы австрийских подданных на неслыханные притеснения, им учинённые, подвергалась сомнению его верность, и делались зловещие намёки на его тайные замыслы. Эти обвинения, подтверждавшиеся всеми прочими действиями герцога, глубоко запали в память Фердинанда. Но дело было сделано, и огромную власть, вручённую герцогу, нельзя было отнять у него, не создавая великой опасности. Урезать её незаметно — вот всё, что оставалось императору, а чтобы выполнить столь трудную задачу с некоторым успехом, необходимо было расчленить эту власть и первым делом — поставить себя вне зависимости от его доброй воли. Но даже этого права император лишил себя по договору, заключённому с Валленштейном. Собственноручная подпись Фердинанда охраняла герцога от всякого поползновения монарха назначить равноправного с ним полководца или самому отдавать непосредственные приказания его армии. Поскольку невозможно было ни соблюдать, ни уничтожить этот пагубный договор, оставалось лишь одно — вывернуться путём хитроумной уловки. Валленштейн был императорским главнокомандующим в Германии, но за пределы этой страны его власть не простиралась, и он не мог притязать на командование иноземной армией. Поэтому в Милане создали испанскую армию и отправили её в Германию под начальством испанского генерала. Валленштейн перестаёт таким образом быть безусловно необходимым, ибо он уже не единственный и в крайности найдётся кого противопоставить ему.

Герцог сразу и верно понял, откуда исходит и на что нацелен этот удар. Напрасно он протестовал пред кардиналом-инфантом против такого противного договору новшества, — итальянская армия двинулась в Германию, и его принудили послать ей на помощь генерала Альтрингера с подкреплениями. Правда, ему удалось строжайшими предписаниями так связать руки Альтрингеру, что итальянская армия в Эльзасе и Швабии завоевала невеликую славу. Но этот самовольный поступок венского двора лишил Валленштейна прежнего спокойствия и предупредил его о надвигающейся опасности. Чтобы не расстаться вторично с властью, а вместе с нею — с плодами всех своих стараний, он должен был ускорить выполнение своих замыслов. Устранив ненадёжных офицеров и щедро наградив остальных, он обеспечил себе преданность своих войск. Все остальные сословия государства, все заветы справедливости и человечности он принёс в жертву интересам армии — и поэтому рассчитывал на её признательность. Намереваясь дать миру невиданный пример неблагодарности к творцу своего счастья, он всё своё благополучие основывал на благодарности, которую должны были выказать ему другие.

Начальники силезских армий не имели от своих правителей таких полномочий, которые позволили бы им самостоятельно согласиться на необычайные предложения Валленштейна, и даже требуемое им перемирие они решились заключить не более чем на две недели. Прежде чем открыться шведам и саксонцам, герцог счёл полезным, замыслив столь дерзновенное начинание, обеспечить себе покровительство Франции. С этой целью при посредстве графа Кинского велись тайные, но весьма осторожные переговоры с французским уполномоченным в Дрездене Фекьером, исход которых вполне соответствовал желаниям герцога. Фекьер получил от своего двора приказание обещать всякую помощь со стороны Франции и в случае необходимости — предложить герцогу значительную денежную субсидию.