Тридцатилетняя война

На рассвете герцог Энгиенский выдвинулся к лесной полосе, отделявшей его от испанцев, и очистил ее от мушкетеров. Это произошло прежде, чем Альбукерке понял, что лишился защитного барьера, а на него уже одновременно обрушились Гассион с фланга и герцог — по прямой линии. Испанцы вначале держались стойко, а потом сломались и начали отходить. Поручив Гассиону преследование беглецов, герцог все внимание обратил на центр сражения. На дальнем левом фланге Мело отбил атаку Лопиталя, и его кавалерия, беспорядочно отступавшая, могла вообще покинуть поле битвы, если бы вовремя не подоспели резервы. Тем не менее положение на левом фланге продолжало оставаться тяжелым, а в центре пехота едва сдерживала натиск более многочисленных испанских и фламандских войск.

Мгновенно оценив ситуацию, герцог Энгиенский собрал свою кавалерию и с безрассудством, на которое способны только настоящие гении, ринулся на прорыв плотных рядов испанского центра. Первая линия вражеской пехоты, испанские ветераны бились с французской пехотой и явно ее теснили. Герцог ударил между ними и первой и второй линиями итальянцев, немцев и валлонов. Менее обученные, чем испанцы, они не выдержали внезапного натиска. После короткой и жесткой схватки герцог Энгиенский вскоре оказался на дальней стороне сражения. Отсюда он уже мог атаковать Мело с тыла и прийти на помощь уставшим полкам Сеннетерра и Лопиталя. Всадники Мело, попавшие в тиски, отступили к болоту на правом фланге и, преследуемые французами с двух сторон, вовсе ретировались с поля битвы.

На небольшом возвышении остались лишь испанские пехотинцы, около восьми тысяч человек. Если бы они, проявляя невероятную стойкость, продержались до прихода подкреплений, то герцог мог потерпеть поражение. Казалось, что так оно и случится. Французская пехота продвигалась на расстояние пятидесяти шагов до вражеских рядов, на нее обрушивался град мушкетного огня, и она беспорядочно отходила назад, даже быстрее, чем выдвигалась вперед. Герцог бросал в атаку кавалерию, но и поддержка всадников оказывалась безуспешной. Трижды французы шли на штурм испанских линий и отступали, неся тяжелые потери. Тем временем Гассион и Сеннетерр отогнали бежавших кавалеристов Альбукерке на достаточно безопасную дистанцию и вернулись на поле битвы. Герцог Энгиенский предпринял последнюю и решающую атаку, окружив испанскую пехоту со всех сторон. Их командующий Фонтен погиб от шальной пули, дальнейшее сопротивление стало бессмысленным, и его офицеры подали сигнал о прекращении огня.

Герцог был готов к переговорам о перемирии. Уже надвигалась ночь, и он не горел желанием сражаться doutrance[1322]. В сопровождении ближайших офицеров он стал подниматься на вершину холма, и кто-то на вражеской стороне, решив, что начинается новая атака, открыл огонь. Французы бросились защищать своего командующего. Пехота и кавалерия навалились на испанцев, сбивая с ног каждого, кто попадался под руку. Герцог пытался остановить своих людей, но безуспешно. Ему удалось спасти несколько человек, ухватившихся за его стремена и моливших о помиловании. Когда опустилась ночь, Мело подсчитал свои потери: из восемнадцати тысяч пехотинцев восемь тысяч были убиты и семь тысяч сдались в плен, и среди них оказалось немало испанцев. Герцог Энгиенский захватил двадцать четыре пушки, военную казну и огромное количество оружия. На следующий день он с триумфом вошел в Рокруа, этот факт запечатлен на воротах по-прежнему маленького городка[1323].

Поражение под Рокруа означало конец испанской армии. Кавалерия уцелела, но ее моральный дух был сломлен, и она уже не могла играть сколько-нибудь важную роль без великолепной испанской пехоты, от которой остались одни крохи. При Рокруа испанцы не замарали свою воинскую репутацию, как это сделали шведы под Нёрдлингеном, но отдали свои жизни за сохранение воинской чести. Ветераны погибли, традиции погибли, не осталось никого, кто мог бы готовить новое поколение воинов. В центре расположения испанских войск перед Рокруа стоит небольшой монумент, непритязательный серый монолит, похожий скорее на надгробие, — надгробный камень, напоминающий о месте, где было похоронено величие испанской армии, можно сказать, величие самой Испании.

Глава одиннадцатая НА ПУТИ К МИРУ 1643-1648

Мы должны умереть или стать рабами, ибо нож приставлен к нашему горлу.

Исаак Фольмер, имперский полномочный представитель в Мюнстере

1

Спустя пять недель после битвы при Рокруа, 23 июня 1643 года, Фердинанд III дал согласие на переговоры с Францией и Швецией. Конгресс в Мюнстере открылся лишь 4 декабря 1644 года. И повинен в этом был не только император. Три обстоятельства помешали начать дискуссии сразу же: разногласия между императором и германскими сословиями, ослабление позиций Франции и обострение ее отношений с Соединенными провинциями, ссора между Швецией и Данией.