Тридцатилетняя война

Похожий антагонизм существовал и между шведскими послами. Главным среди них был Юхан Оксеншерна. Его единственное достоинство состояло в том, что он приходился сыном Акселю Оксеншерне. Это был крупный, краснолицый, чопорный и легковозбудимый человек, большой любитель выпить и приударить за женщинами[1387]. Он требовал, чтобы его будили, приглашали на обед и подавали сигнал готовиться ко сну фанфарами, которые слышно было по всему Оснабрюку[1388]. Его подчиненный Юхан Адлер Сальвиус оказался одним из немногих относительно способных дипломатов. Он отличался ясным умом, сметливостью, решительностью и приятным чувством юмора. Оксеншерна, как говорили, был настроен против мирных договоренностей, поскольку они умалили бы престиж и его самого, и отца. Сальвиус же имел от королевы инструкции не позволять Оксеншерне без необходимости препятствовать переговорам. Королева желала только мира, и ее не интересовали мнения и возражения ни младшего, ни старшего Оксеншерны[1389]. Таким образом, Сальвиус оказался в таких же отношениях с Оксеншерной, в каких Сервьен был с маркизом д'Аво. Оба они занимали подчиненное положение, но располагали более важными личными контактами с власть имущими у себя дома.

Испанский посол граф Гусман де Пеньяранда тоже не относился к разряду людей, одаренных интеллектом. Он имел привлекательную и элегантную внешность, хорошие манеры, но был чрезвычайно горделив, импульсивен и лжив[1390]. Он превосходно владел известной испанской привычкой копаться в деталях и не видеть сути проблем. Если испанская дипломатия и добилась каких-то успехов в Мюнстере, то только лишь благодаря усилиям его подчиненного Антуана Брюна[1391], литератора и гуманиста, представителя класса государственных деятелей, обладающих организаторскими талантами, практицизмом и готовностью к компромиссам.

От Соединенных провинций приехали Адриан Пау (Голландия) и Ян ван Кнёйт (Зеландия). Отношения между ними тоже были непростые, но внешне это никак не проявлялось. Пау представлял испанскую партию мира, Кнёйт — партию оранжистов, тяготевшую к Франции. Оба были знающими свое дело дипломатами, Пау — особенно. Говорили, будто бы только ему удалось провести Ришелье[1392]. Ни один из голландцев не внушал доверия, они ни разу не сказали лишнего слова. И французы и шведы относились к ним с подозрением, но находили подтверждение своим сомнениям, когда уже было поздно что-то исправить.

Посредниками или, по современным понятиям, председателями на конгрессе были папский нунций Фабио Киджи и венецианский посол Альвизе Контарини. Влияния примирителей вполне хватало для того, чтобы любой мог усомниться в их непредвзятости, но явно недоставало для достижения практических результатов. Киджи был в целом покладистее и стремился сглаживать острые углы. Контарини, напротив, отличался трудным характером и моментально взрывался, если ему возражали[1393].

В остальной массе делегатов, собравшихся в Мюнстере и Оснабрюке — всего сто тридцать пять человек[1394], — выделялась каста теологов, писателей и философов. Что касается самих участников переговоров, то они, за исключением Пау, Брюна и Сальвиуса, ничем особенно не блистали, кроме добродушного либо злостного и эгоистичного тупоумия. Даже тот успех, которого к концу конгресса добилась французская дипломатия, в большей мере объяснялся наивной простотой Пеньяранды и военными победами Тюренна.

Нельзя не упомянуть еще одного делегата, возможно, и не обладавшего выдающимися качествами дипломата, но демонстрировавшего незаурядную выдержку, упорство и тактичность, — имперского посла Траутмансдорфа, прибывшего, правда, в Мюнстер только в конце ноября 1645 года. До его приезда интересы императора отстаивал Исаак Фольмер, действующий адвокат и правительственный чиновник, которого французы игнорировали, считая, что его ранг не соответствует уровню и назначению переговоров. Предвидя такую ситуацию, император прислал еще и приветливого и любезного графа Цоганна Нассауского в качестве декоративного придатка к делегации. Французы, однако, заявили, что они не будут принимать во внимание имперскую делегацию до тех пор, пока в ней не появится человек, чей ранг и квалификация будут достаточно высокими и пригодными для решения задач, стоящих перед конгрессом[1395]. Поэтому до приезда Траутмансдорфа, то есть в продолжение одиннадцати месяцев после официальной церемонии открытия конгресса, делегаты занимались всего лишь обсуждением малозначительных предварительных деталей, относящихся к процедуре его проведения.

3