Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1

Незадолго до того в Стамбуле разыгрались бурные события под националистическим девизом «Кипр – турецкий». Они сопровождались не только греческими, но и новыми армянскими погромами. Неспокойно было и в восточных вилайетах, где проживали в основном курды. Официальные власти называли их «горными турками». Когда по возвращении в Москву я рассказал Назыму Хикмету о своей жизни в Турции и встречах с доктором Кывылджимлы, он, не скрывая волнения, стал мне читать отрывки из поэмы в стихах «Человеческая симфония», рассказывать о своих друзьях разных национальностей, с которыми познакомился на воле и в тюрьме. Услышав о планах своего друга создать новую рабоче-крестьянскую партию на интернациональной основе, Назым, назвав его неисправимым идеалистом, добавил: «Турецкий национализм и интернационализм – несовместимы… Наверное, даже турецким коммунистам так же трудно избавиться от национализма, как советским коммунистам от бюрократизма».

Прожив в СССР после эмиграции из Турции несколько лет, Назым остро переживал «обуржуазивание» советской номенклатуры и все другие издержки нашей модели извращенного «реального социализма». Причину последовавших за революцией бед он усматривал не столько в сталинском тоталитаризме, сколько в советском бюрократизме и его нетерпимости к любому инакомыслию.

«Ваш бюрократизм превзошел даже наш турецкий. Вы успешно можете экспортировать его не только в социалистические, но и капиталистические страны», – мрачно подшучивал Назым Хикмет. На Измирской международной торговой ярмарке летом 1956 года мне представился случай познакомиться с директором израильского павильона, бывшим советским гражданином, который назвался Симоном. По профессии он был музыкантом-скрипачом. Одно время даже дирижировал симфоническим оркестром в Тель-Авиве. Несмотря на свои атеистические убеждения, Симон очень сокрушался по поводу того, что после Палестинской войны 1948 года главные еврейские святыни остались в Восточном Иерусалиме, как он выразился, под контролем «иорданского короля-марионетки и ставленника английских колонизаторов». Переубеждать его ссылками на принятую ООН резолюцию о международном статусе Иерусалима было бесполезно. Мне он рассказывал, как его верующие родители, отмечая очередной еврейский Новый год, всякий раз повторяли одно и то же: «Следующий год – в Иерусалиме». Он был убежден, что вековая мечта евреев непременно сбудется.

«Незавершенная война за независимость рано или поздно должна завершиться победой. Впрочем, ждать придется недолго, – сказал мой новый знакомый перед нашим расставанием, когда мы на пароходе возвращались в Стамбул. – Я удивляюсь, что советские руководители с их коммунистическими убеждениями стали помогать арабским феодалам и бывшим поклонникам Гитлера. Помяните мои слова: уже этой осенью мы их разобьем в пух и прах. Не они нас сбросят в море, а мы их отгоним от Суэца. Нам даже не потребуется сбрасывать их в море. И произойдет это не в следующем году. Уже в этом, 1956 году мы выйдем к Суэцкому каналу. Мы обязательно будем в Иерусалиме. Не забывайте, что в Израиле у вас гораздо больше сторонников и друзей, чем в Египте. Лучше было бы нам вместе завершить нашу незавершенную войну…»

Последняя его фраза заставила меня задуматься. По возвращении в Стамбул я решил доложить полученную информацию нашему генконсулу Александру Абрамову. Он приехал в Стамбул недавно, можно сказать, прямо из Тель-Авива. После непродолжительного разрыва дипломатических отношений с Израилем из-за учиненного кем-то в 1951 году взрыва на территории советского посольства он занимал пост посланника СССР в Израиле. Вспоминая проведенные там годы, Абрамов часто любил, смеясь, рассказывать, как в Тель-Авиве многие израильские посетители посольства и даже высокопоставленные чины прежде, чем начать с ним какой-то разговор, почему-то пристально всматривались в его глаза и, переходя на шепот, обычно спрашивали: «Скажите честно, товарищ Абрамов, вы – наш?» На все его уверения, что он чистокровный русский, его собеседники все равно оставались при своем мнении: «Признайтесь, вы все-таки Абрамов? Значит, наш!» Поэтому работники нашего консульства за его спиной подшучивали: «Их человек в Тель-Авиве стал нашим консулом в Стамбуле».