— Хорошая идея. Вы, вероятно, имеете в виду барельефы Ангкор-Вата и храмы в долине Меконга? На них изображены мои двоюродные братья. Им пришлось поучаствовать в создании индийского эпоса «Махабхарата» и камбоджийских историй о Ворвонге и Сарвонге… Когда-нибудь я вам расскажу… Был бы вам очень благодарен за такой перстень. Сегодня уже трудно найти настоящих мастеров обработки базальта.
— Ну, наш колодезный цилиндр и обрабатывать не надо. Спасибо курляндопитекам… Сядет как влитой! Но, я вижу, мы уже у цели. Судя по всему, это Треллеборг — прямо по курсу горят его огни.
— Да, это он. Я оставлю вас, барон, ненадолго. Постараюсь вернуться до рассвета.
— Конечно, конечно. А я пока займусь очисткой мортир от селедки — надо быть готовым ко всяким неожиданностям: кто только не ходит в этих местах…
Мечты триггервильского помещика были прерваны тихим всплеском у правого борта — из воды показалась голова многомудрого ящера.
— Добрый вечер, точнее утро! Я уже давно тут, но боялся вас разбудить. Столь живописной картины я не наблюдал с тех пор, как однажды, лет двести-триста назад, в Амстердаме, я заглянул в окно мастерской Рембрандта ван Рейна… Кажется, по отчеству он был Харменсович.
— Вы очень деликатны, дорогой Тригг. У вас великолепный русский, но русифицировать специально для меня отчества иностранных подданных, наверное, совершенно излишне. И, хотя я мало понимаю в живописи, мне известно, что картины этого голландца стоят огромных денег.
Помнится, мне досталось более полудюжины его творений — они висели в походном шатре Мюрата. Он не успел их забрать при отступлении из Лейдена.
За эти несколько картинок я получил потом у пруссаков двенадцать пудов овса для эскадронных и обозных лошадей и еще серебряную табакерку, которую потом променял у австрийцев на новый тирольский хлыст из воловьей кожи…