Тригон. Изгнанная (СИ)

Зря она опасалась, что каратели будут поджидать её в этом месте. Никого кроме сжигателей здесь нет, да и на их потных угрюмых лицах нет и тени интереса к непрошенной гостье. Облачённые в кожаные фартуки и чёрные повязки на рукавах — отличительный знак работника Топки — сжигатели заняты каждый своим делом: кто-то готовит партию мертвяков, кто-то выбрасывает в мусоросборник ставшую уже ненужной одежду. И не трудно догадаться, куда та попадёт после. Мусорщики отсортируют всё, что накопилось за день — часть уничтожат, часть нелегально отправиться перекупщикам на Блошиный рынок — и кто-то в Пекле получит новую одёжку.

Какое-то время запыхавшаяся Тилия просто неподвижно стоит, пытаясь отдышаться и дать привыкнуть глазам к темноте. Духота вокруг стоит такая, будто она и не покидала наружного города. Но обжигающий лёгкие воздух не самое страшное. От тошнотворного запаха палёного мяса её начинает мутить, рождая в голове непрошенные ассоциации.

Сколько она не шарит по полутёмному помещению взглядом, найти старика Харона не удаётся. Да и как бы он ей помог? Вывез на тележке? Любого, кто хоть как-то будет причастен к её побегу, ждёт смертный приговор. Тогда она ищет свободный стол с инструментами, и, заприметив подходящий — между двумя такими же, но с телами в чёрных, плотных мешках, — подходит и неловко берёт в левую руку нечто среднее между медицинским скальпелем и кухонным ножом. Даже подумать страшно, для чего его использовали раньше.

Где-то позади раздаётся грохот, приглушённый тяжёлой, ведущей в царство сжигателей, дверью, Тилия, напряжённо прислушиваясь к шуму за стенами Топки, понимает, что каратели «дышат» ей в спину. Не раздумывая больше ни секунды и, стараясь не обращать внимание на людей вокруг, она лихорадочно закатывает рукав ненавистного комбинезона выше локтя и зубами рвёт хрупкую ткань бинта, после чего торопливо сдирает его с руки. Пару раз глубоко вздохнув, дрожащей рукой нащупывает в полутьме едва заметный выпуклый шрам на запястье, делает надрез и, стиснув зубы, подушечкой пальца выдавливает отслеживающее устройство.

Теперь она свободна!

Со злорадством отшвырнув подальше окровавленный датчик и чувствуя, как по ладони струиться тёплая кровь, пошатываясь, ликуя идёт к выходу. Так вот что чувствуют те, кто избавился от круглосуточного надзора Совета! Она уже тянется к ручке, когда створка ворот внезапно распахивается перед ней, обдувая невероятно горячим воздухом Пекла, а в глаза ударяет яркий солнечный свет.

— Харон! — с облегчением выдыхает Тилия, почти вываливаясь наружу.

Стоит только старику увидеть, в каком она состоянии, его заторможенность куда-то пропадает, и она видит настоящего гоминида: озлобленного, стремительного, несмотря на прожитые годы, мятежного. Он, не издав ни звука, хватает её за здоровую руку, яростно захлопывая за ней дверь и не медля ни секунды, подпирает своей развалюхой-тележкой огромную задвижку. Как раз вовремя. С противоположной стороны тут же начинают доноситься яростные удары: милитарийцы, наконец, добрались до Топки и поняли, что упустили беглянку.

Пока старик тащит её подальше от ворот, толпа напирает со всех сторон. Гоминиды шумят, кричат, гремят посудой, хватают её за окровавленную руку, причиняя боль. «Они меня растерзают!» — в ужасе думает Тилия, из последних сил уворачиваясь от тянущихся к ней сотен грязных рук. О том, чтобы пробраться сквозь это скопище облучённых, не может быть и речи — они окружили её плотным кольцом. Сегодня День Омовения и, наверное, половина Пекла стянулась к опоясывающей Башню площади и примыкающему к ней Блошиному рынку.

В какой-то момент, ей кажется, что впереди мелькает знакомая лысая макушка, и Тилия ловит себя на мысли, что глазами ищет знакомое лицо, но тут же одёргивает себя: прошло уже слишком много времени — Рука не выбралась. В Пекле каждая десятая гоминидка похожа на её однорукую подругу: безволосые, тощие, воинствующие.

Когда железная дверь, наконец, сдаётся под натиском милитарийцев, её уже не достать. Толпа, словно полноводная река, несёт её прочь от ворот Башни и Тилия вздыхает от облегчения, немного расслабляя напряжённые плечи. Ещё немного, и она сможет ускользнуть от карателей, а там останется только добраться до дома целительницы и переждать. А чем заняться в свободное время, она придумает: приведёт себя в порядок, смоет вонь мусоросборника, обработает руку, которая горит, словно её опустили в чан с кипятком.

Когда площадь, наконец, остаётся позади, она чувствует облегчение: только теперь понимает, что значит быть на волоске от провала и вдруг снова стать свободной. Тилия дарит вымученную улыбку хмурому Харону, который как заведённый продолжает тащить её за руку, когда до её слуха долетает первый душераздирающий крик. Крик боли и ужаса.