Тригон. Изгнанная (СИ)

«Так же кричал Като там, на барьере!» — замирает она, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом, а внутри всё стынет. Когда со стороны площади доноситься ещё один возглас, а следом ещё, Тилия медленно поворачивает голову. С возрастающим ужасом она наблюдает за тем, как милитарийцы, орудуя дубинками-электрошокером, прокладывают себе путь сквозь толпу. Теперь их уже не шестеро, как было ещё недавно, а целая армия и все они вооружены.

Прекрасно понимая, зачем они здесь, и кто им действительно нужен, Тилия высвобождает руку из морщинистой, сухой ладони Харона и не задумываясь поворачивает обратно.

Всего две недели прошло, как она, попав в немилость, точно так же шла сквозь толпу. Только то были её сверстники, с которыми она прожила бок о бок целый год. Они просто стояли и молча наблюдали, пока она, трясясь от страха, покидала комнату подготовки.

И вот сейчас то же самое происходило вновь. Каратели, она, а между ними толпа. С той лишь разницей, что ни один гоминид не остаётся в стороне. Получая удар током, они падают как подкошенные, но тут же на их местах появляются новые и среди них полно женщин и детей. Кто-то тянет её прочь, пытаясь увести подальше, но шокированная увиденным Тилия, словно этого не замечает. Она, тяжело дыша и прокладывая себе путь локтями, с ужасом взирает на то, что творят милитарийцы, подминая под себя каждого, кто встаёт у них на пути. На пути к ней! Слёзы начинают струиться по её лицу, когда она, прижав, раздираемую болью руку к груди, делает всё новые и новые шаги по направлению к беспощадным карателям.

— Стойте! — её слабый крик больше похожий на хрип тонет в стонах и душераздирающих воплях гоминидов, и Тилия, утерев слёзы с лица и прочистив горло, кричит снова. — Стойте! Не нужно. Пожалуйста!

Милитарийцы, услышав её окрик и, наконец, разглядев свою цель среди скопища облучённых, только ожесточённее начинают орудовать дубинкой. Больше не раздумывая, Тилия уже почти бежит, чувствуя, как грязные пальцы облучённых касаются её рук, лица, волос. Кто-то снова тянет её назад и, повернув голову, видит встревоженное лицо немого старика. Харон что-то мычит, указывая пальцев в противоположную сторону, но она лишь выставляет вперёд руку и проводит ею перед собой. На языке жестов это означает «нет».

Как она может сбежать, когда вокруг творится такое? Как она сможет после этого смотреть в глаза изгнаннику, целительнице или той же Море? Эти люди вступились за неё, доказав, что они куда лучше тех, кто населяет Башню. Да они облучённые, да у них полно изъянов, но они такие же люди, и она не позволит, чтобы из-за неё пострадало столько ни в чём не повинных женщин, стариков и детей.

Тилия, каждый раз вздрагивая от очередного разряда и следующего за ним крика боли, молча глотает слёзы, понимая, что проиграла. У неё не осталось ничего: ни дома, ни семьи, ни брата. Совет отобрал у неё всё кроме жизни, но и этого ждать осталось не долго. Ей никогда не простят того, что она пошла наперекор Совету и смогла выбраться из Ямы. Это был её выбор. Но подвергать опасности жизни всего этого народа она не собиралась. Не этому её учили те запрещённые книги, что она прочла, не по таким правилам жили Первые Люди, хоть и потерпели в итоге неудачу.

Когда до милитарийцев остаётся не более десяти шагов, происходит нечто невероятное. Окружавшие её гоминиды, друг за другом начинают опускаться на колени, и из каждого, способного говорить рта доносится лишь одно слово:

— Тригон! Тригон! Тригон!

В памяти тут же всплывает рассказ Руки о человеке, что придёт из тьмы, охраняемый деревом, и Тилия с надеждой озирается по сторонам, в поисках того самого избранного, что сплотит Новый Вавилон, а возможно поможет и ей. Она обводит переполненную площадь замутнённым от слёз взглядом в поисках спасителя, когда чувствует слабое прикосновение к тыльной стороне ладони — словно маленькая птичка прощально махнула крылом. Но это всего лишь ребёнок, с восторгом в чёрных гоминидских глазах, взирающий на её окровавленную руку и, вслед за остальными повторяющий одно единственное слово.

И когда девочка-гоминидка вкладывает свою маленькую ладошку в её покрытую, порядком подсохшую кровью ладонь, Тилия опускает глаза и прослеживает за немигающим взглядом ребёнка. Дыхание тут же перехватывает.

Так вот почему Мора так настаивала на том, чтобы она не снимала повязку и почему вообще пришла взглянуть на неё, а после была так разочарованна, увидев истощённую, всю в ранах и ссадинах, обычную девчонку!

Вот почему старик Харон взялся помогать ей и почему сотни облучённых стали за ней стеной, готовые погибнуть!

Не в силах поверить в то, что видит, Тилия с вымученной улыбкой выпускает детскую ладошку и подносит к глазам свою правую руку, от локтя, до самых кончиков пальцев, покрытую ярко-розовым узором выступивших кровеносных сосудов, так напоминающих ветку дерева.

«Милитарийская дубинка сотворила со мной такое», — вдруг понимает ошарашенная Тилия и совсем рядом слышит звонкий, детский голос и уже знакомую считалочку: