Трикстер, Гермес, Джокер

Уолли кивнул:

— Религиозные обязательства и семейные обязательства — от них никуда не денешься. Но ты можешь доехать до Феникса по красивым местам: сначала по шестьдесят шестой трассе, потом по семидесятой, шестидесятой и под конец по восьмидесятой. Хотя эти ребята все время будут неподалеку.

— Не волнуйся, — заверил его Дэниел. — Меня трудно поймать и еще трудней удержать.

Когда спустя два часа на проселочной дороге загрохотал его грузовик, Дэниел все еще сидел на кровати с рубашкой в руках. Он думал о том, что делать дальше, учитывая полученные новости. Он был утомлен, спокоен и чувствовал странную уверенность, точно что-то постепенно подходило к завершению, только пока непонятным путем. Ему нужно было на чем-то остановиться — он понимал, что не в силах продолжать. Он решил при первой возможности позвонить Вольте. Очевидно, его выследили, и он хотел бы знать, как. Это чисто практический вопрос. К тому же надо было объясниться с Вольтой — насколько это возможно. Может быть, Вольта посоветует ему, как быть с Алмазом, как заглянуть внутрь. Дэниел не хотел возвращать его до тех пор, пока не увидит то, что Алмаз хочет ему показать. Может, Вольта предложит что-то на будущее. Он чувствовал, что подошел уже очень близко, но пока не может вернуться.

Дэниел покинул «Две луны» за час до наступления темноты. Он оставил на телевизоре пять тысяч не в качестве платы за услугу, но в благодарность за гостеприимство. Когда Дэниел уезжал, Уолли Мун валялся во дворе под раздолбанным грузовиком. Не вылезая из-под него, Уолли помахал рукой с зажатым гаечным ключом жест, который означал одновременно и «Вперед!», и «Прощай!»

БЛОКНОТ ДЖЕННИФЕР РЕЙН

апрель

Меня зовут Дженнифер Рейн Простипрощай; или, если хотите, Счастливооставатьсядорогие. Нам с Мией легче легкого удалось смыться тем же путем, каким пришел Клайд. На цыпочках через зал до конца крыла до кладовой — она была не заперта, а оттуда по желобу для белья в подвал — как по ледяной горке, ух! Мы приземлились на гору пропахших страхом, влажных от пота простыней, которые Клайд свалил в кучу специально для нас. В подвале было полно стиральных машин и сушилок, а прямо над ними — узкие окна одного уровня с землей. На пятом окне восточной стены замок был сломан. Я выскользнула на мокрую от росы лужайку и обернулась к Мии. Я почувствовала, как наши ладони соприкоснулись в темноте, от нашей общей боли и веры я почувствовала себя сильнее; я приняла ее из окна. Мы бросились по лунным полянам к кирпичной стене — всего-то шесть футов, даже не забор, так, барьер, как сказал бы мой дорогой Ди-джей, вверх-вниз, и всего делов, и наконец — свобода!

Мы остановились только на окраине города — обычная ночная забегаловка, в таких втихую торгуют наркотиками, замызганные пластиковые стаканы, замотанные изолентой стулья, формайковая стойка, официантка в помятом вискозном голубом платье, бра, полосы света, с кухни несутся звуки кантри и вестерна, рашпер чуть слышно шипит и потрескивает — точь-в-точь радио, четверо стариков кивают в такт музыке и макают пончики в остывший кофе.

Я заказала нам с Мией напополам шоколадный коктейль. Мы как раз его допили, когда вошли двое задавал, отвратительные типы, на лбу написано — живут тем, что выручат за наркоту. Мне не понравилось, как они на меня уставились. Мне так захотелось поскорее оттуда смыться, что я оставила официантке целую пятерку и, не дожидаясь сдачи, выскользнула за дверь.

Один из них заржал мне вслед:

— Эй, малышка, ты куда? Вечеринка только начинается.

— Сорри, мы с Ди-джеем договорились потанцевать на могиле Джима Бриджера, — бросила я.

Я проголосовала и остановила старика-фермера на раздолбанном грузовике, он сказал, что может подвезти только немного; я заверила его, что этого достаточно. Я врала на все его вопросы и промолчала, когда он отругал меня за то, что я путешествую одна:

— На дороге разные люди встречаются. Иногда и пьяные едут…

Он подбросил меня почти до Фейрфилда. Я зашла в магазин Армии спасения и на оставшуюся пятерку купила потертые джинсы и мужскую фланелевую рубашку.

На следующем фермере я доехала досюда сейчас я где-то на центральной аллее, в брошенной подсобке, сквозь щели в стенах пробивается лунный свет. Подсобка старая-престарая, воняет застарелой мочой, но в такую теплую весеннюю ночь даже она кажется уютной.