Трикстер, Гермес, Джокер

Вертолет протарахтел над верхушками деревьев, сделал резкий вираж, описал круг и сел, приминая несущим винтом траву. Это был старый «Сикорски» времен корейской войны, но измененный до неузнаваемости. Корпус был переделан и удлинен, все наружные детали покрыты хромом, темно-синий фюзеляж поблескивал рифленой обшивкой. Изысканная золотая надпись на задней панели гласила: «Люсиль». В кабине пилота болталась пара розовых пенопластовых игральных костей с точками.

— Это Низколет, — Мотт оторвал зад от седла. — Бросим-ка нашу скотину здесь и пойдем поздороваемся.

Когда они подошли к вертолету, Эдди как раз выбрался из кабины и пригибаясь пробежал под винтом, одной рукой прижимая к себе видавший виды чемоданчик, а другой прикрывая голову.

В этот день Дэниел увидел зрелище, доступное немногим смертным: в горах Орегона полуголый горец покупал тридцать фунтов афганского гашиша у худого парня с землистым лицом, одетого по последней моде пятидесятых: потертые белые замшевые туфли, черные китаезы, подпоясанные ярко-розовым кожаным ремнем, и алая шелковая рубашка, почти касающаяся поднятым воротничком тщательно напомаженного кока.

Мотт и Дэниел общались с Эдди в роще. «Новый кот в оборот?» — поинтересовался он, едва заметно указав на Дэниела хмурыми карими глазами.

— А это Даниэль, развратный малый, видал женских задниц побольше, чем унитаз в публичном доме. Прислали сюда поучиться торговле, пожрать моего чили да отрастить кое-что, чтобы в штаны не помещалось.

Эдди кивнул, разглядывая Дэниела из-под летных очков.

— Рад познакомиться, — сказал Дэниел. — Видеть такую машину, как у вас — просто счастье. Это настоящее произведение искусства.

— Попотел я над ней, это верно, — ответил Эдди с деланным безразличием. — В безветренную погоду делает два с половиной оборота. А попадись в небе какая песчинка — двери сорвет к черту.

— Это, наверное, очень удобно, — поддержал разговор Дэниел.

— Охренеть до чего удобно, — буркнул Эдди. — Так же спокойно, как под бабой скакать.

— Черт побери, Низколет, не напоминай мне. Я так возбужден, что готов трахать все, что движется.

— Только не приставай к Люсиль, — одернул Эдди.

— Не буду, — заверил его Мотт. — Из всех машин я люблю только кольты.

— Чувак, а не пора тебе подзавязать с дурью? Глаза у тебя как эти… Черт возьми, как называются эти хреновины?

— Шутихи? — предположил Дэниел.

— Точно, — Эдди щелкнул пальцами. — Никак не пойму, то они закручиваются, то раскручиваются.

— Без тебя знаю, — кивнул Мотт. — Но хотя старина Дэн и поможет мне кое с чем, я тут озадачился с оценкой продукта. Это жуткая ответственность, но я создан для загруза, если ты понимаешь, к чему я клоню. Если интересуешься, достань у меня из кармана сигарету с отличным планом, собственноручно выращенным. Нечто между Тройным Крушением и Полиомиелитом Гумбольдта. Вот уж вещь так вещь. Доведет до кровавых соплей.

— Спасибо, чувак, но два плана одновременно — этого я пока не умею и, пожалуй, не хочу учиться. У меня еще заброска в Кейв Джанкшн. Так что давай-ка к делу. Мне скоро пора валить.

— Что ты привез?

Эдди открыл чемоданчик:

— Черный Гхани, отменного качества из Гиндукуша. Последний сбор до того, как туда ввалились русские. Двадцать фунтов.

— Сколько это в деньгах? — Мотт хлопнул рукой по куртке. Дэниел, вспомнив о ноже, возникшем из сапога, поднапрягся.

— Шестнадцать кусков.

Мотт вытащил большой бумажник из лосиной кожи.

— Шестнадцать? — с сомнением переспросил Мотт. — Что-то больно дешево.

— Чувак, это не ко мне, мое дело — привезти-увезти.

Мотт вытащил большую кипу стодолларовых бумажек и начал считать.

— Я могу перепродать его по двадцать за фунт, да ко мне еще и очередь выстроится.

— Это была хорошая сделка, ты же знаешь правило: не наваривать больше сотни на фунт, если имеешь дело с Альянсом.

Мотт что-то буркнул, продолжая считать.

— Почему такое правило? — спросил Дэниел.

— Чтоб жмотам неповадно было, — ответил Эдди. Мотт кончил слюнявить купюры и вручил пачку Эдди.

— Четыре тысячи. Тут еще за мескалин с прошлого раза. В расчете.

Эдди отделил одну купюру и сунул остальные в карман.

— Побесимся?

— Не вопрос.

— Как прошло?

— Все спокойно. У тебя не было шухера в дороге?

— Ничего особенного, — Эдди вынул зажигалку и поднес ее к стодолларовой купюре. — Готов?

— Всегда готов, — откликнулся Мотт. — Начинай. Держа купюру перед собой и слегка покачивая ею на ветру, Эдди поджег уголок.

Дэниел был уже слишком ошарашен всем происходящим, чтобы что-то сказать. Он заворожено смотрел, как языки пламени расходятся по купюре, как за ними осыпается пепел. Когда они достигли лица Бена Франклина, Мотт сдавленно хихикнул:

— Зае…сь люблю смотреть, как горит старина Бенни. Ненавижу этого ублюдка с тех пор, как в первом классе нас убеждали, какой он великий гражданин и мыслитель, — это было еще до того, как я взял собственные мозги в собственные руки. Ставлю угольную шахту против упаковки корнфлекса, что такого кайфа, какой мы доставили старине Бенни, он за всю свою жизнь не дождался.

Дэниел не отводил взгляда, пока пламя не подошло к пальцам Эдди.