Трикстер, Гермес, Джокер

Тетушке Шармэн было около сорока. Высокая, худая, с глазами орехового цвета. Дэниел любил смотреть, как она двигается — каждый жест был продуманный и точный, исполненный уверенной грации. Она не приходилась тетей ни Мотту, ни кому-то еще на ранчо. Она вообще могла не появляться там неделями, а когда появлялась, большую часть времени проводила в лаборатории. Дэниелу было любопытно, чем она там занимается, но ему удалось лишь узнать, что Шармэн — химик. Она с изяществом уклонялась от дальнейших расспросов, пока до него не дошло, что ее работа — не тема для обсуждения. Шармэн была дружелюбна, но неприступна. Она вызывала осторожное восхищение — может, еще и потому, что Мотт относился к ней с подчеркнутой почтительностью и обращался не иначе, как «мэм».

На вопрос Дэниела о ней Мотт ответил: «Я сам ничего не знаю, хоть она здесь уже года три. И понятия не имею, что она творит в лаборатории. Внутрь она не приглашает, сама болтливостью не отличается, — ты, верно, уже заметил. Честно тебе скажу, я ее побаиваюсь. Она будто знает наверняка, что происходит и как поступать в случае чего. Вот я тебе расскажу. Как-то в большом доме была вечеринка по поводу очередного урожая, и она тоже зашла выпить стаканчик, прежде чем закрыться со своими реактивами — политес, как ты понимаешь. И как раз при ней в кувшин с вином залетела здоровенная муха. Все столпились, давай обсуждать, как ее оттуда вынуть — а Шармэн достала из буфета палочку, ну, которыми китайцы едят, сунула внутрь, и эта пьяная муха вскочила прямо на палочку, дождалась, пока ее вытащат, и вылетела прочь ну точь-в-точь Люсиль! Народ, как ты понимаешь: „Ах-ах, вот это фокус!“, а она с таким лицом, вроде растерянным: „Ничто не хочет умирать“. И ты знаешь, у меня было ощущение, что это муха подсказала ей, что делать. Дэн, ты поступай как знаешь, но я задницей чую: если с ней вдруг не поладишь, она сама с тобой поладит, наладит тебя так, что мало не покажется, если хочешь знать мое мнение».

Дэниел продолжал утренние и вечерние медитации, а от медитаций перед сном отказался, подозревая, что именно они — причина столько долгого отсутствия снов. Он охотился, ловил рыбу — иногда с Моттом, чаще один; жадно читал, раз в месяц запасаясь в городе библиотечными книгами. Иногда вечерами курил траву с Моттом, слушал Моттову же раздолбанную перемотанную пластырем стереосистему, питавшуюся от солнечных батарей размером с экран небольшого открытого кинотеатра. В силу необходимости учился готовить. Рубил дрова. Купался. А если Мотта не было поблизости, заходил в теплицу и шептал перцам комплименты.

Еженедельные визиты Матушки с Гусынями привносили разнообразие в повседневную жизнь. Заведение Матушки располагалось на ранчо Годфри семьюдесятью милями к востоку и состояло из тридцати двух молодых женщин, возглавляемых тридцать третьей, старухой. Матушка — чародейка неукротимой страсти — превосходно знала предмет и обучала ему молодых. У себя на ранчо они все время посвящали занятиям. За его пределами, на практике, Матушка призывала их воплощать и изучать — с определенной осторожностью — свои выдающиеся сексуальные способности. Формально Матушка не была связана с АМО, но уже лет пятнадцать помогала сбывать товар — она считала, что начинающим ночным бабочкам полезно будет поиграть с огнем, да и деньги были неплохие.

Восемь девушек приезжали каждый четверг, вечером, взять товара перед работой, а наутро отправлялись в ближние городки. Дэниелу ни разу не представился шанс поехать с ними за компанию. А Мотт к нему и не стремился.

После того, как Мотт обнимал всех восьмерых одновременно, произнеся комплимент вроде «если Господь не хотел, чтобы я съел этих лапочек, зачем он создал их такими вкусными?», они отправлялись в «храм удовольствий» (снаружи напоминающий оплавленный куб) для небольшого совещания и последующей дружеской посиделки. Пол и стены покрывали толстые ковры, Моттова стереосистема топорщилась клочьями мембраны, бар был полон самодельных виски и абсента, а уж ассортимент наркотиков не поддавался описанию. Иногда употребление разных наркотиков вперемешку приводило к тому, что в хипповских кругах называлось «шубой», а среди девочек — «платой за опыт». Но несмотря на случавшиеся казусы, на вечеринках обычно царило приподнятое настроение.