Триктрак

Снова и снова прокручивала в голове события последних дней, пытаясь найти, если не разгадку, то хотя бы какую-то логику. Возвращалась к мысли, что злоумышленника не существует, и догадка о банально сбежавшем Джеймсе была верна. А если какой-то злодей и существует, то действует он слишком суматошно. Хотя, как бы действовала я, если бы нужно было что-то найти в доме? Разумеется, очень нервно и наделала бы массу ошибок. Вероятно, злоумышленник — полный профан в преступной деятельности. Задумавшись, выпала из текущего момента, чуть не забыв, что иду по пустынному вечернему городу. Неужели у англичан не возникает желания выйти на прогулку? Ответом послужила ярко освещённая витрина и вход в паб, внутри которого было довольно людно. Чужой город, чужие загадки, чужие люди за стеклом, а я, бредущая в холоде вечера, лишь наблюдаю из темноты, как они живут, веселятся или грустят. Дверь паба распахнулась, выбросив наружу пару подвыпивших парней. Один из них затормозил, уставившись на меня, и что-то выкрикнул. Слов, кроме одного, уже ставшего международным, я не разобрала, но смысл примерно поняла и расценила, как сигнал к немедленному отступлению. Пролетела спортивной ходьбой с десяток метров — бежать не позволяли жалкие остатки возрастной гордости и лишний вес, — свернула за угол и, убедившись в отсутствии погони, продолжила прогулку. Через дорогу напротив белели металлические вензеля ограды какого-то сада, за ней к небесам тянулись голые ветви деревьев и кустов, а на них то тут, то там, освещённые уличными фонарями, желтели и краснели бутоны, похожие на розы. Подошла поближе, чтобы изучить сие удивительное явление. Цветы в январе на совершенно голых кустах! Они казались чуть подсохшими, но не выглядели искусственными. Или это хитрая уловка садовника? Вот так и жизнь, пафосно подумалось мне, иногда преподносит нам цветы на голых ветвях обыденности, но в результате они оказываются фальшивыми, ненастоящими. Стряхнув на мокрый тротуар ворох ненужных метафор, пошла обратно, на всякий случай, в обход вышеупомянутого паба. Через полчаса причалила у дверей гостиницы, носящей гордое птичье название «Eagle House».

Ночью долго не могла заснуть, маялась от раздумий и тревог, бродила по комнате, переключала программы телевизора. Снова перерыла чемодан, надеясь найти коробку с нардами и, разумеется, не нашла. Уснула почти под утро, когда первые лучи солнца намеревались позолотить… короче, около четырех. Во сне почему-то составляла английские фразы в сослагательном наклонении: «если бы я не сделала то-то и то-то, не произошло бы это и это», причем, страшно гордилась, что не допускаю ошибок. Проснулась поздно. Сразу подумала об инспекторе, затем — о миссис Хоуп, которой не вернула ключи. Третья мысль прилагалась к первой и второй — нужно отправляться на Вудкэм Драйв. За время моего отсутствия там, возможно, что-то изменилось — к худшему или к лучшему. Быстро собралась, расспросила девушку-портье и вскоре ехала на указанном ею автобусе.

Дом стоял на том же месте, где я его вчера оставила. Может быть, что-то и произошло, но он не сообщил об этом. Огляделась, подозревая, что, возможно, за мной наблюдают, и свернула на дорожку, ведущую к крыльцу. Отомкнула дверь и вошла, чуть содрогаясь от ощущения, что вхожу в дом с привидениями, где за каждой дверью ожидает нечто ужасное. Стояла тишина, которую в народе зовут гробовой. Заглянула в гостиную, на кухню. Никаких изменений, ни следов борьбы или действий группы захвата, ни присутствия живых людей.

Что чувствуют люди, близкие которых вот так, как Джеймс Монтгомери, канули в никуда? Как этот дом, подумалось мне. День за днём пустой, потерявший хозяина, гулкий и жутковатый. День за днём стены и вещи покрываются пылью, её слой становится всё толще, и всё вокруг, как и образ пропавшего человека, подёргивается дымкой, размывается, но никогда не исчезает. Впрочем, это были лишь мои гипотетические рассуждения, ведь Джеймс не стал для меня близким, не успел стать. Его исчезновение не вызывало боли — лишь тревогу, недоумение, беспокойство, обиду, страх — букет чувств, которые ранят, но не убивают.