Трильби

— О да, во всяком случае, знала. Мне приходилось учить катехизис по воскресеньям — моя мать заставляла меня. Каковы бы ни были ее грехи, бедная моя мама всегда придавала катехизису большое значение! Мне все это казалось очень сложным и непонятным, но папа уговаривал меня не слишком волноваться из-за этого, а просто стараться быть хорошей. Он говорил, что с божьей помощью все для нас в конце концов образуется. В этом есть глубокий смысл, разве вы не согласны?

Он учил меня быть доброй и не очень раздумывать над тем, что проповедуют жрецы и священники. Он ведь сам был священником, хорошо знал всю эту кухню, как он выражался.

Боюсь, я была недостаточно хорошей — в этом, кажется, никто не сомневается! Но, видит бог, как часто я раскаивалась и горевала об этом, да и сейчас горюю! И я, пожалуй, довольна, что скоро умру, я совсем этого не боюсь — ни капельки! Я верю своему бедному отцу, хотя он был большим неудачником! Во всяком случае, он был самым умным человеком из всех, кого я знаю, и самым лучшим — за исключением Таффи, и Лэрда, и вашего дорогого сына!

Никакой ад после смерти нас не ожидает, — так говорил мне отец, — есть лишь тот ад, который мы при жизни сами себе и друг другу устраиваем здесь, на земле, а это мы делаем достаточно жестоко. Он говорил, что несет за меня ответственность и мама тоже, он часто это повторял, а его родители — за него, а его дед и бабушка — за них, и так до самого Ноя и даже дальше, а бог несет ответственность за всех нас!

Он всегда учил меня думать прежде о других, а уж потом о себе, как делает Таффи и ваш сын; никогда не лгать, и не бояться, и избегать алкоголя — и все будет в порядке. Но все же иногда я поступала плохо; в этом был виноват не отец, а моя бедная мать и я сама; я прекрасно это понимала, и порой на душе у меня было ужасно скверно! И я не сомневаюсь, что мне простятся все мои грехи — я уверена в этом, — так же, как простятся они и всем остальным, даже самым тяжким грешникам! Мне кажется, нужно, чтобы в загробном мире они поумнели, тогда они поймут, как скверно вели себя на земле, и это будет для них самым сильным наказанием, я полагаю. Это достаточно просто, не так ли? Впрочем, может быть, никакого загробного мира и не существует — весьма вероятно, как вы сами понимаете! А в таком случае дело обстоит еще проще.

Ни один священник в мире, даже сам папа римский, не смог бы заставить меня усомниться в правоте моего отца или же убедить меня, что на небесах нас ждет еще какое-то наказание после всех страданий, испытанных нами здесь, на земле. Это было бы слишком глупо! О нет, в это я никогда не поверю.

Поэтому, если вы не очень настаиваете и мистер Томас Багот не сочтет это нелюбезным с моей стороны, право, я предпочла бы не беседовать с ним на эту тему. Лучще я поговорю обо всем с Таффи, если это уж так необходимо. Он очень умный, Таффи, хотя и говорит умные вещи реже, чем ваш сын, и не так хорошо рисует, как он. Я уверена, что у него такие же взгляды, как у моего отца!

И действительно, славный Таффи по столь важному вопросу оказался единомышленником покойного преподобного Патрика Майкла О'Фиррэла, так же как Лэрд и Маленький Билли (как обнаружила к величайшему своему удивлению и негодованию его мать).

И как сэр Оливер Колторп и сэр Джек (тогда еще мистер) Толбойс, и доктор Сорн, и Антони, и Лорример, и Грек.

И даже сама миссис Багот, но спустя много лет после того, как горе мучило и терзало ее, непрестанно на нее обрушиваясь, а время и годы постепенно залечивали ее раны, оставляя в сознании глубокие внутренние шрамы-воспоминания, которые никогда не давали ей позабыть, какими страшными, зияющими и кровоточащими были когда-то эти раны…

В одну памятную субботу, когда день уже склонялся к вечеру и за окнами квартиры на Шарлотт-стрит начинали сгущаться сумерки, в одной из комнат на кушетке у камина лежала Трильби в нарядном голубом домашнем платье. Удобно опираясь головой на подушки и вытянув ноги, она выглядела вполне довольной и безмятежной.

Она провела первую половину дня, диктуя добряку Таффи свое завещание.

Оно было составлено очень просто, хотя в нем перечислялось немало драгоценностей — целое состояние! — подарки от многочисленных поклонников и поклонниц, очарованных ее пением, начиная от коронованных особ.

Вместе с верной Мартой она пересмотрела эти подарки, полагая, как всегда, что они принадлежат Марте. Трильби была не в состоянии вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах ей преподносили драгоценности, за исключением тех, которые ей дарил Свенгали, сопровождая свои подношения страстными изъявлениями любви, по-видимому глубокой, постоянной и искренней, на которую тем не менее она не могла ответить, — а потому ей сказали, что все эти вещи подарил ей Свенгали.

Большую их часть она оставляла доброй старой Марте. Но каждому из трех «англишей» она завещала по красивому кольцу для их будущих невест, если они когда-либо захотят жениться и их невесты не будут возражать против такого подарка.