Трильби

Миссис Багот должна была наследовать жемчужное ожерелье, а ее дочь — маленькую золотую диадему с брильянтами. Прелестные (и наиболее дорогие) подарки были предназначены каждому из трех докторов, которые пользовали ее и проявили к ней заботу и внимание, но, как ей сказали, отказались брать деньги за лечение мадам Свенгали. Антони, Лорримеру, Греку, Додору и Зузу она просила передать запонки и булавки для галстуков; Карнеги — серебряный флакон с нюхательной солью, некогда принадлежавший лорду Уитлоу.

Трильби не забыла также Винаров, Анжель Буасс, Дюрьена и других — для них тоже были отложены изящные подарки.

Она просила передать Джеко великолепные золотые часы с цепью, присовокупив к ним нежнейшее письмо и сотню фунтов стерлингов — все принадлежавшие ей деньги.

С неподдельным интересом обсуждала она с Таффи каждую из драгоценностей, беспокоясь о том, придется ли она по вкусу наследующему, и испытывая большое удовольствие при виде того, с каким вниманием, добросовестностью и сочувствием вникал добрый Таффи во все мелочи, — он держался так серьезно и важно и прилагал столько стараний. Едва ли Трильби догадывалась, как сильно терзала она в этот момент его скрытное, но глубоко чувствующее сердце!

После того как завещание по всем правилам было подписано при свидетелях и передано на хранение Таффи, Трильби почувствовала себя спокойной и вполне довольной; ей оставалось только радоваться теперь каждому оставшемуся часу ее быстротечной жизни и ничем его не омрачать.

Она не испытывала никакой боли, ни физической, ни душевной, ее окружали любимые ею люди — Таффи, Лэрд, Маленький Билли, миссис Багот и Марта, которая тихо вязала, примостившись в уголку, с очками в медно'й оправе на носу и черных митенках на руках.

Трильби слушала разговор друзей и иногда вставляла свое слово. Как обычно, она часто смеялась. В ее глазах светилась любовь, когда она переводила свой взор с одного на другого, ведь она невыразимо любила их всех. Любовь пела в ее сердце и срывалась с ее уст, когда она произносила слова, и слабеющий голос ее был все еще богаче, мягче, полнее, чем любой другой, и в этой комнате, да и на всем белом свете, — он был особенным, как отзвук иного мира.

К дому подъехал экипаж, послышался звонок, и вскоре в комнату внесли посылку в деревянном ящике.

По просьбе Трильби ящик вскрыли. В нем оказалась большая фотография, в рамке под стеклом. На ней был снят Свенгали в гусарскёй форме своего венгерского оркестра, в которой обычно выступал. Во фраке он дирижировал только в Париже и Лондоне. Взгляд его был устремлен прямо перед собой, прямо на вас. Он стоял у пюпитра, левой рукой переворачивал страницу партитуры, а в правой держал дирижерскую палочку. Это был превосходный снимок, сделанный в одной из фотографий в Венгрии, чрезвычайно верно передающий сходство с оригиналом. Свенгали выглядел на нем великолепно — властный, представительный, с черными глазами, выражавшими непреклонную волю.

Марта задрожала, взглянув на фотографию, и передала ее Трильби, которая вскрикнула от удивления: никогда раньше она ее не видала. У Трильби не было ни одной фотографии Свенгали.

Ни объяснительной записки, ни какого-либо письма при посылке не оказалось. Этот неожиданный подарок, судя по почтовым знакам на ящике, пересек всю Европу, чтобы добраться до Лондона. По-видимому, он прибыл из какой-то отдаленной провинции восточной России — прямо с таинственного Востока! С рокового Востока — родины и колыбели буйного ветра, несущего с собой вихри перемен!

Трильби, положив фотографию на колени, как на аналой, долго лежала молча, глядя на нее, и время от времени вполголоса говорила: «Мне кажется, он был очень красив», или: «Эта форма ему очень к лицу. Почему он надел ее, хотела б я знать!»

Остальные продолжали разговаривать между собой. Миссис Багот готовила кофе. Вскоре она подошла с чашкой кофе к Трильби и увидела, что та все еще упорно и сосредоточенно смотрит на портрет, причем ее широко раскрытые глаза как-то странно блестят.

— Трильби, Трильби, вот кофе! Что с вами, Трильби?

Трильби не отвечала и, пристально глядя на фотографию Свенгали, тихо улыбалась.

Все поднялись со своих мест и, охваченные тревогой, окружили ее. Марта, казалось, была вне себя от ужаса, она пыталась вырвать фотографию из рук Трильби, но ей не дали этого сделать; никто не знал, к каким последствиям это может привести.

Таффи позвонил, вызвал слугу и послал его немедленно за доктором Сорном, жившим вблизи Фицрой-сквера.

Вдруг Трильби заговорила совсем тихо по-французски:

— Еще раз? Хорошо! Пожалуйста! Почти беззвучно, да? А в середине углублять тон. И не очень быстро в самом начале! Отбивайте четко такт, Свенгали, чтобы я могла ясно видеть, ведь уже ночь! Вот так! Ну, Джеко — дайте мне тон!

Затем она улыбнулась и стала как бы мягко отбивать такт, слегка покачивая головой из стороны в сторону и не отрывая взгляда от портрета Свенгали. Вдруг она запела «Impromptu» Шопена в ля минор!