Трильби

Дюморье обнаруживает исключительное знание музыки, подробно описывая, как должно передавать нарастание и смену настроений, как пользоваться тембром голоса, чтобы песня имела драматический эффект. Он говорит, что задушевность, богатство модуляций, передача всех движений души — подлинная сфера настоящего певца. Он утверждает, что исполнение народных баллад и песен требует не меньшего разнообразия оттенков, не меньшего мастерства, чем исполнение классических партий.

Всем романом опровергается утверждение автора об отсутствии у Трильби данных стать певицей. Наоборот, с первого же появления Трильби отмечается удивительная напевность и глубина ее голоса. Трильби знает, что у нее редкой красоты голос, что она должна петь, об этом ей говорили еще до Свенгали. Недаром своим голосом она почти зачаровала борющуюся с ней за Билли миссис Багот, — миссис Багот и вспоминает о ней как о сирене. Итак, ссылки на гипноз, под которым Трильби пела, — это скорее обыгрывание модной темы, модного увлечения той поры, чем принципиальный мотив романа.

Характерно, что до Трильби у Свенгали была другая ученица — Онорина. Сколько он над ней ни бился, ее пение было механичным и не могло удовлетворить требовательного Свенгали. У Трильби прекрасные природные певческие данные, в каждой произнесенной ею фразе сквозит чувство, у нее богатый интонациями, проникновенный голос. Задачей Свенгали было только развить эти способности, развить музыкальный слух Трильби. Работая с ней помногу часов в сутки, Свенгали усовершенствовал ее голосовые данные и слух, приучил ее держать такт, соблюдать мелодию. Дело тут не в гипнозе, а в труде Трильби и ее учителя. Характерна такая деталь: умирающая Трильби, выбрав для последнего пения не что-либо простое, а «Impromptu» Шопена, сама говорит, в каком духе она будет петь, сама отбивает такт головой и, окончив петь, оценивает свое исполнение: она знает, что спела хорошо. Из множества случаев, отдельных штрихов очевидно, что Трильби слышит свое пение, а не является музыкальным ящиком, как ее называет Джеко. И недаром роли гипноза в истории Трильби не придает серьезного значения лирический герой романа — Таффи Уинн.

Гипноз, при помощи которого будто бы раскрывается сокровенный талант Трильби, — не более как сказочный мотив романа. В этой теме переосмыслены и перефразированы сказочные сюжеты о волшебниках и чародеях. Гипноз, при помощи которого Свенгали подчиняет себе волю Трильби, — новый вариант сказочного околдования принцессы. Но принцесса у Дюморье — в этом и заключается реализм его трактовки темы околдования — всего лишь прачка и натурщица. Колдун, или волшебник, — Свенгали, который овладевает принцессой, пленяет ее и, в отличие от сказочных колдунов, сам гибнет и губит ее. В отличие от сказки, слава и богатство не приносят счастья ни плененной волшебником красоте, ни самому чародею — ее тюремщику.

Интересен в этой связи и сложный, противоречивый образ Свенгали. Воздавая должное Свенгали-музыканту, тонко понимающему гармонию звуков, живущему искусством, Дюморье в то же время осуждает Свенгали за эгоизм, за самомнение и самовлюбленность. Эти качества его характера типично буржуазные, недостойные художника. Хотя лично Свенгали не корыстолюбив, но у него есть другие пороки, свойственные буржуазии: жажда успеха, славы, эксплуататорские замашки.

Свенгали искренне любит Трильби, но, одержимый манией величия, видит в ней прежде всего орудие своей славы и, не считаясь с ее здоровьем, заставляет ее работать до изнеможения. А главное, он прибегает к обману: он скрывает от нее ее славу. Поэтому не раз образ Свенгали ассоциируется с пауком.

Роман Дюморье написан в своеобразной манере, в нем сочетаются юмор с приподнятостью тона, он «то печален, то весел», патетика в нем переходит в иронию. Все пронизано субъективными пристрастиями автора, эмоционально окрашено. Повествование ведется в духе непосредственной задушевной беседы романиста с читателем, он не скрывает заинтересованности в судьбах своих героев.

Многое в романе говорит о воздействии Теккерея: живая разговорная манера повествования, попутные воспоминания и рассуждения, перебивающие ткань сюжета намеки и ссылки на злободневные обстоятельства и факты. Оценки героям часто даются устами других героев. Вымышленные герои рекомендуются как реально жившие люди. Эта манера настолько дезориентирует читателя, что бытовой роман, роман нравов, воспринимается как исторический, хроникальный. Обилие стихотворных вставок — тут то стихи самого Дюморье, то строки из Мюссе, Гюго или народных песен — напоминает манеру кельтской фольклорной традиции, которую воскресили в английской литературе конца века и которую особенно любил Стивенсон.