Триллион долларов. В погоне за мечтой

И он пошел. Даже если ему потребуется целый день, что с того? Ему ничего не нужно, даже есть не хочется после продолжительного жара. Время от времени он обнаруживал фонтан или небольшой ручей, из которого делал несколько глотков, чтобы смыть пыль с горла; то, что у воды был противный привкус или что она маслянистая, его не волновало. Он брел вдоль улиц, движение становилось все более оживленным по мере продвижения, и он посчитал это признаком того, что идет в верном направлении. Он шел по живописным улочкам среди крохотных разноцветных домиков, перед дверями которых росли цветы, садовые травы в ржавых железных бочонках, и сохло белье на натянутых над дорогой веревкой. Дети играли здесь с кошками и с любопытством смотрели ему вслед, а одна женщина подозвала его, чтобы подарить пару стоптанных кед: подарок, от которого на глаза у него навернулись слезы. Он прокладывал путь через бедняцкий квартал, где утоптанная земля была покрыта отходами, дома справа и слева представляли собой лишь наполовину готовые бетонные строения, из стен которых во все стороны торчала ржавая арматура, а в небе было полно телевизионных антенн и причудливо, вдоль и поперек натянутых кабелей. В темных углах копошились вшивые дворняги, некоторые дети были завернуты в одеяла: здесь он не выделялся. Потом он снова оказался в кварталах получше, где у домов имелись украшенные штукатуркой фасады или маленькие балконы во французском стиле, где перед церквями были красивые площадки, обставленные клумбами или толстыми пальмами. Дома постепенно росли, увеличивалось количество светящихся реклам и дорог, а когда он снова обнаружил карту города, на ней был изображен только центр, а окраин не было.

Здесь он впервые увидел множество попрошаек: изувеченных мужчин, сидящих на обочине улицы и жалко тянущих руку к каждому прохожему, женщин с запеленутыми детьми, донимавших мужчин в деловых костюмах по пути к автомобилю и отступавших только после получения монетки, детей в грязной одежде, каких он сам видел в трущобах, которые с жалобными криками окружали японских туристов. Жители города терпели попрошайничество, но по их лицам было видно, что они стараются обращать на него как можно меньше внимания.

Он нашел телефонную кабинку, где телефонный справочник сохранился настолько, что в нем он нашел адрес филиала, а также с помощью карты сумел определить его примерное местонахождение. Площадь Сан-Хуан, неподалеку от парка Аламеда, который было просто найти: когда он спрашивал кого-то, те радовались, что он хочет только узнать дорогу и не хочет денег; ему достаточно было последовать в направлении поспешно вытянутой руки.

– Alameda? Allá![80]

Наконец он нашел офис – здание в колониальном стиле с узким фасадом, на котором красовалась темно-красная буква «f» на белом фоне, – и обнаружил, что тот окружен журналистами.

Мужчина за рулем радиопередвижки осушил банку колы до дна. Его кадык дергался при каждом глотке. Затем он раздавил банку руками и не глядя швырнул ее на улицу.

– Допустим, его труп плавает в каком-нибудь озере, – сказал он, обращаясь к женщине, стоящей рядом с открытой дверцей. – Как они собираются его найти? Мы так еще пять лет здесь проторчим.

– Пять лет мы торчать не будем, успокойся, – ответила женщина. Она была стройной, миниатюрной, с пышной волнистой шевелюрой.

Джон, который стоял позади них на улице и, как и они оба, смотрел на здание, понял, что говорят о нем. Его считали мертвым. Если сейчас он войдет в этот дом, то на него набросятся так, что в конце концов он еще пожалеет, что не умер.

– Именно в Мехико, – продолжал причитать мужчина. – Меня тошнит от этого города. Такое противное чувство в груди, я тебе говорю. Каждое утро, просыпаясь, я так кашляю, как будто совершенно зря отвык от курения. Слушай, ну что это такое? Тут бросаешь курить, а потом сидишь целыми неделями в городе, где на каждом углу воняет просто безбожно… – С этими словами мужчина внезапно обернулся, словно учуяв Джона. Скривил и без того перекошенное лицо. – Эй, Бренда, смотри-ка, у нас есть зрители.

Его коллега повернула голову и посмотрела на Джона. Того окатила горячая волна ужаса, когда он понял, что знает эту женщину. «Бренда Тейлор, Си-эн-эн», – подсказала ему бессмысленно хорошая память. Это она, сто лет назад, на первой пресс-конференции в доме Вакки спросила его, счастлив ли он оттого, что богат. И теперь она пристально смотрит на него…

Повинуясь спонтанному порыву, Джон втянул голову в плечи, простер руку и пробормотал примерно на том же сленге, который слышал от мексиканцев по телевизору:

– Please, missis! Ten dollars, please, missis![81]

– О боже! – простонал мужчина. – Как я это ненавижу…

Она вдруг перестала пристально всматриваться в его лицо. Отвернулась, скрестила руки на груди и нервно прошипела, обращаясь к своему коллеге:

– Дай ему эти чертовы десять долларов, пусть исчезнет.