Триллион долларов. В погоне за мечтой

– Марвин? – вырвалось у Джона. – Это же… – Более чем неожиданно. – Как ты там? Откуда звонишь?

Голос звучал тихо, издалека и доходил с едва различимым запаздыванием, как в трансатлантических переговорах.

– Без разницы, где я, чувак. Я звоню не затем, чтобы поболтать о старых добрых временах. Я звоню из-за тебя. Ты собираешься разворошить кучу дерьма. Ты смываешь всех нас в унитаз и думаешь, что делаешь доброе дело. Поэтому я и звоню, чувак.

– Что? – заморгал Джон. За окном пролетали фонари, словно ожерелье из перламутровых лун на фоне черного бархата.

– Джон, я знаю, ты стал большой шишкой, и все слушаются твоих команд, но хоть раз в жизни, прошу тебя, раз в жизни выслушай меня. До конца. Потому что в данном случае это чертовски, дьявольски важно, уяснил? – Глубокий вздох. – Я был далеко. В клинике. То, что значится в этой истории мелким шрифтом, а также милые анекдоты я расскажу тебе как-нибудь в другой раз, важно то, что там я познакомился с одним типом, который в курсе. Который абсолютно – ты понимаешь? – все знает за кулисами. Потому что он был занят в спектакле, который там ставят, и вышел из игры. И они за ним охотятся, кстати. Пока ясно?

– Хм… – нахмурившись, произнес Джон. – Ясно.

– Первый молот – это твои деньги. Твой триллион долларов. Проценты, сложные проценты и пятьсот лет, вся эта история. Состояние Фонтанелли, известное по фильмам, радио и телепередачам. Ах, ты, кстати, сидишь?

Джон машинально удостоверился в этом, положив руку на невероятно мягкую замшу заднего сидения.

– Да.

– Хорошо. Состояния Фонтанелли на самом деле вообще не существует.

Каким-то необъяснимым образом голос Марвина звучал иначе, чем обычно. Не под кайфом, не пьяный, но и не так, как запомнилось Джону.

– Марвин, я как раз еду в бронированном «мерседесе», который стоит один миллион долларов, и мне так кажется, что я за него заплатил. И не из тех денег, которые я зарабатывал, развозя пиццу, это я по чистой случайности запомнил совершенно точно.

Похоже, Марвин был не расположен шутить.

– Да, чувак, ясное дело – они дали тебе кучу денег. Это понятно. Суть не в этом. Суть в том, что они не оттуда взялись, откуда ты думаешь. В старой Флоренции хоть и был Джакомо Фонтанелли, купец и, наверное, даже твой предок, но он не оставил денег. Нуль. Nada[104]. Niente[105].

– О! – произнес Джон. Откуда Марвин мог узнать о том, что выяснила Урсула? Кто еще мог знать об этом? – И что?

– Когда-то, – рассказывал Марвин, – в середине восьмидесятых годов существовал тайный проект под названием «Фонд миллениума». Что-то вроде инвестиционного фонда, но доступный только для типов с очень толстыми кошельками. Банкиры, промышленники и прочие складывали деньги, пока не насобирали триллион долларов. Это были те деньги, которые ты получил. Вся остальная ерунда, пророчество и так далее – все это обман. Завещание, вообще все документы – это подделки. Ты ввязался в разыгрываемое как по нотам дело, где каждый знает, в чем фишка, кроме тебя. И общественности. Все остальные посвящены. Маккейн. Семья Вакки. Микеланджело Вакки никогда не существовал, чувак. Ты хоть раз заглядывал в учебник истории последних пяти сотен лет? Ни один человек не может быть настолько гениален, чтобы аккуратно пронести такое состояние сквозь весь этот хаос, я тебе отвечаю. Совершенно исключено. Ты поверил в брехню, говорю тебе. Ты был марионеткой с самого начала. А теперь, Джон, – добавил он, – настал платежный день. Теперь они придут за прибылью. Потому что инвестиционный фонд не хочет просто отдавать – в какой-то момент они пожелают получить свое обратно. Причем больше.

– Платежный день? – обеспокоенно повторил Джон. Почему-то от того, что рассказывал Марвин, у него мурашки бежали по коже. Или дело было в звучании его голоса, в том, как он это рассказывал? – О чем ты говоришь, Марвин? Даже если допустить, что это правда, какая кому-то выгода от того, что произошло?

– Дело же вообще не в этом, shit. Дело не в том, что было. Дело в том, что будет. Ну что, въезжаешь?

Джону вдруг захотелось опустить стекло и просто вышвырнуть телефон в ночь.

– Нет. Мне жаль.