Тем временем это уже превратилось в ритуал. Как раз когда Джон собирался ложиться спать, в спальне звонил телефон. Как обычно, звонивший интересовался, насколько далеко он продвинулся в своих размышлениях.
– Я думаю, что сама индустриализация представляет собой проблему, – подытожил Джон, удобно откинувшись на небольшом диване, стоящем перед окном спальни, откуда открывался красивый вид на широкий темный пустой пляж и сверкающий серебром прибой.
Было приятно разговаривать вот так, наобум, когда на другом конце провода есть кто-то, кто внимательно слушает. В такой ситуации приходили совершенно иные мысли. Это было немного похоже на то, что случалось раньше, когда он ходил на исповедь. Или лежал на диване у терапевта – по крайней мере, так он себе это представлял. В своей жизни он только один раз был у терапевта, еще ребенком, потому что мать опасалась его излишней мечтательности и слишком буйной фантазии, а тот заставил его играть в куклы и выдумывать истории. После этого терапевт сказал матери, что ее сын, вне всякого сомнения, мечтатель, но необычайно богатой фантазией все же не обладает.
– Индустриализация? Ага. И что вы собираетесь
– Мы должны отыскать путь обратно. Обратно к природе, хоть в этом и нет ничего оригинального.
Низкий смех прозвучал почти презрительно.
– В первую очередь этот план смертельно опасен, мистер Фонтанелли, вы должны это понимать. Именно индустриальная цивилизация поддерживает жизнь огромного числа людей, по крайней мере, в какой-то степени. Избавьтесь от удобрений и культурных растений, уменьшите количество доступного электричества, и окажетесь среди гор трупов.
– Не сразу, конечно же. Я размышлял о постепенном переходе, с биологическим сельским хозяйством, использованием солнечной энергии, ну, всей этой альтернативной палитры.
– Можно курить сигареты, произведенные в экологически чистых условиях, но они все равно останутся сигаретами. Или можно по-настоящему отвыкнуть от курения. И это сложно. Вы не должны забывать о том, что эта планета без технических вспомогательных средств может прокормить самое большее пятьсот миллионов человек. Едва человечество, население снова достигнет такой численности, как уже не сможет отказаться от техники и промышленности.
Джон вздохнул.
– Ну ладно. У меня нет плана. А у вас, судя по вашим словам, есть?
– Да. Я знаю, что нужно сделать.
– Так скажите мне.
По звуку было похоже, что он усмехается.
– Скажу, но не по телефону.
Что же это за план? Он просто блефует, так же, как и Лоренцо. Нет такого плана. Нет ничего, что можно сделать, судя по всему.
– Мы должны встретиться, – произнес незнакомец. – Как можно скорее.
– Я подумаю над этим, – ответил Джон и положил трубку.
Он чувствовал себя загнанным, запертым в золотой клетке, чувствовал, что тянет за собой состояние как ужасный невидимый груз. Триллион долларов. Невероятно много денег. Тысяча миллиардов. Миллион миллионов. Такая огромная масса денег, сосредоточенная в нужной точке, потраченная согласно хорошо продуманному плану, повернет колеса истории на другую колею.
Но какая точка самая нужная? Есть ли вообще такая точка – или уже слишком поздно пытаться изменить ход вещей?
Он беспокойно бегал по большому дому, пытался расслабиться в джакузи, снова вылезал оттуда, едва нагревалась вода, выходил на террасу, смотрел на море и не видел его.
В самые мрачные моменты он говорил себе, что его уж точно минуют эти беды. Со своими деньгами он может защитить себя и тех, кто рядом, наилучшим образом. У него будет чистая вода, когда разразится война. Он сможет купить чистый клочок земли и защищать его до последнего. Он закажет постройку бункера, если понадобится. В любой момент он получит самое лучшее медицинское обслуживание, которое только существует. Он может купить, нанять, подкупить, что бы ни случилось.
И в один из этих мрачных моментов он понял, что имелось в виду в пророчестве.
Люди лишились будущего. В какой-то момент оно почему-то ушло от них. Они потеряли веру в будущее, а разве не сказано, что вера способна сдвинуть горы? Возможно, что она способна погубить и цивилизации.
Грести побольше. Главное – я. Пока еще можно. Что бы ни случилось потом, ибо «потом» уже не будет. Вычерпать все, что есть, жить, насколько возможно, пока все не рухнет. Не это ли настроение лежит в основе всего происходящего? Если кто-то начинает размышлять над тем, что будет в 2010 году, его ведь высмеивают, верно? Думать, что в 2010 году может быть что-то еще, кроме черного, как сажа, неба, вонючих вод и, вероятно, парочки тараканов, способных пережить все, даже взрыв атомной бомбы, считалось признаком величайшей наивности…