Трилогия Мёрдстоуна

Ванда прикидывала, не заняться ли с ним сексом; он, собственно, не так уж стар и почти наверняка изобретательнее местных вариантов. Уходя в три часа, он почти всегда был изрядно под мухой — но еще не в стельку. Можно обогнать его на велосипеде, провокационно спешиться и обсудить свою неудовлетворенность. Она представила, как его мягкая, аккуратно подстриженная бородка скользит вниз по ее живому и сплетается с ее собственной, куда более пышной, растительностью.

— Добрый день, мистер Коклин.

— Добрый день.

Филип обратился бы к ней по имени, если бы мог припомнить. Его так и подмывало назвать ее Фрэнсин или Мерили; эти густошерстые хорватские женщины подчас навевали непрошеную ностальгию по Флемуорти.

Не дожидаясь заказа, Ванда принесла и откупорила бутылку знаменитого местного красного. Филип, как всегда, проглядел меню и печально хмыкнул.

— У нас есть две хороших рыбы, ночью привозить, но Мирко их портить. Я советовать кебаб из ягненка и почек. Да, вы его брать два дня назад, но это другой ягненок, и не коза. Салат я готовить сама.

— Отлично, — сказал Филип, наливая вина. — Спасибо.

От первого глотка его передернуло. Следующие пойдут легче. Потом будет так называемый коньяк, вот он Филипу нравился. Еще Филипу нравилось, что к нему обращаются (ну, приблизительно) «мистер Маккафлин».

В «Дичи» пока не было других посетителей, и это его тоже радовало. В этот час солнца в зените вид с террасы носил отпечаток дивной бестелесности, каковой Филип предпочитал наслаждаться без помех. Река, вообще-то медлительная и мутная, искрилась, а отвесный обрыв на другом берегу казался невесомым, как папиросная бумага. Синие и белые лодки, пришвартованные у причала, теряли очертания, размываясь в солнечном блеске, кроме лишь тех, на палубы которых падала густая тень ресторанного навеса. Все это носило легкий налет хмельной нереальности картин импрессионистов, волшебной нигдешности снов.

Официантка вернулась с хлебом, блюдцем оливок и какой-то маслянистой кашицей, похожей на хумус, но другой. Поставив это все на стол, она не ушла, хотя делать тут вроде было больше нечего, а задержалась рядом. Филип осторожно на нее покосился. К его облегчению, она на него не смотрела. По всей видимости, как и он, любовалась видом. Вбирала его. Даже вдыхала — так что ее отнюдь не маленькая грудь вздымалась и опадала. Руки ее покоились на плоти, выпирающей из низкосидящих джинсов. Филип занялся не-хумусом.

— Слут, — произнесла она так внезапно, что он вздрогнул. — Ну и навозная дыра. Напоминать мне Кромер. Знать Кромер, мистер Коклин? В Наффолке, Англии.

— Э-э-э… нет. Никогда там не был.

— Я бывать в Кромер.

— В самом деле? Вы там выучились английскому?

Ванда вздохнула.

— Там я учить английский, там я учить насилие.

— О. Э-э-э. Мне очень жаль…

— Ничего. Все в прошлое. Мне нравиться английские мужчины, несмотря… — Она придвинула еще один стул и села — одним неожиданно плавным движением. Взяв с блюдца оливку, она облизала ее, потом сунула в рот. — Я только гадать, но думать, вы, например, писатель. Может, собирать материал. Книга о любви, сексе и войне, разрывающей душу моего народа.

Она высунула свернутый язык, на котором лежала косточка.

Глубоко-глубоко внутри у Филипа зашевелились воспоминания.

— Нет, — сказал он.

Ванда сделала быстрое движение языком. Косточка перелетела низкую оградку террасы. Ванда обратила на Филипа зыбкий и томный взгляд.

— Ну ладно, нет. Хотеть быть тайной. Мне нравиться. Но вы хотеть историю, я вам рассказать. Фантастическое. Может, я вам позже рассказать. Где-нибудь без помех. Окей?

— Э-э-э. Да. Было бы очень мило.

— Спасибо. Теперь присмотреть, чтобы Мирко не портить ваш кебаб.

Поскольку брать десерт в «Дичи» было решительно невозможно, Филип погонял во рту приторный коньяк, а потом ногтем мизинца выковырял из зубов размягчившиеся мясные волокна. Наслаждение его было подпорчено появлением четырех юных туристов. Разговаривали они по-английски с австралийским акцентом. Ванда поспешила к ним и склонилась над столиком, переводя меню. Красный ободок ее стрингов выглядывал из-за пояса джинсов. Через некоторое время Филип отвел взгляд. Внутри громоздились воспоминания. Воспоминания, которых не могло быть у Йена Маккафлина.

А потом ее рука легла ему на плечо.

— Еще рюмочка?

— Да, пожалуйста.

Ее рука оставалась на прежнем месте. Он повернулся и посмотрел на Ванду.

— Окей, — сказала она. — Еще одну. А потом все, окей? Знать почему. Не хотеть, чтобы Роджер Красный беретик засыпать посреди моей истории.

— Хорошо, — выговорил он внезапно пересохшим ртом.

Пальцы ее легонько скользнули по его затылку, и она исчезла.

Двое австралийцев вытаскивали из рюкзаков книги. Одна оказалась путеводителем. Вторая «Темной энтропией».