Трилогия Мёрдстоуна

— Э-э-э-э… я, должен признаться, изрядно устал. Наверное, из-за высоты. Возможно, лягу пораньше. Скорее всего, завтра вечером уже выберусь.

Спартанское ложе так и манило к себе.

Монах наклонил голову набок. В улыбке его появился оттенок озадаченности.

— Завтра, Йен? Но разве ваша группа не уезжает завтра днем?

— Э-э-э… честно говоря, Сэнди, я не совсем с группой. Просто убедил гида меня сюда подбросить. Честно говоря, подкупил. Я думал… надеялся задержаться здесь чуть дольше.

— Отдохнуть от мира?

— Да.

— Хм-м. Собственно, есть же общепринятые способы, как это делается.

— Простите. Это было… спонтанное решение.

— Ну да. Как раз спонтанность-то мы здесь, знаете ли, не особо поощряем, — суховато заметил Сэнди. Но тут же просветлел. — Замолвлю за вас словечко перед настоятелем. Попрошу одолжения для брата-шотландца, а?

Назавтра утром Филип двинулся прогуляться по «коре», тропе паломников, вьющейся то вверх, то вниз по склонам вокруг Пунт-Кумбума. Продвигался он столь медлительно, что издали могло показаться — погружен в размышления. На самом деле его все еще ломало и тошнило от горной болезни. Уже через десять минут он вынужден был опереться на отполированный базальтовый лингам, привезенный сюда из Индии в Первую Эпоху Света. Пока он цеплялся за его блестящую головку, мимо бодрым галопом в облачках пара проскакали четверо затянутых в лайкру американцев. Филип так запыхался, что был не в силах даже ответить на их шутливые приветствия. Осев на землю, он прислонился спиной к крепкому органу Шивы.

За широкой долиной вставала горная гряда. Изборожденные морщинами коричневые склоны венчались полосой белоснежных пиков и синих теней. Эта воздушная красота напомнила Филипу покрытый слоем безе шоколадный торт, который он ел в Цюрихе, выйдя из банка. Гном, управляющий его многочисленными счетами, оказался деловитой молодой женщиной в очках с розовыми стеклами. Филип не понял практически ничего из того, что она говорила, зато вышел оттуда со средствами, вполне достаточными на «продолжительный период поездок с исследовательскими целями», пачкой наличных и адресом места, где можно обзавестись фальшивым (гном предпочитала термин «дополнительным») паспортом.

В парикмахерской, китчево выдержанной в стиле тридцатых годов, он подстригся и покрасил волосы в каштановый оттенок, чтобы скрыть седину, а заодно подровнял бороду и придал ей форму. Через четыре дня, став на несколько тысяч швейцарских франков беднее, он — точнее, согласно его новому, но уже немало попользованному паспорту, Йен Маккафлин — вылетел на юг. Потом снова на юг. Потом на восток и еще раз на восток. Паломничество его в Пунт-Кумбум вышло весьма хаотическим. Он путешествовал не по традиционным путеводителям. Он листал атлас страха.

Ему удавалось на краткий срок обрести спокойствие в разных закоулках трех континентов. А потом захлестывал ужас. В Слуте он был почти счастлив целых десять дней — до пальца. И до того, пока на фоне утеса не пролетел раптор — или, во всяком случае, его тень. Филип снова вздрогнул, вспоминая.

В Стамбуле, переходя Галатский мост под знойным, белым, точно бумага, небом, он ощутил шевеление у ключицы и вступил в пятно леденящей тьмы. Удившие с парапета рыбаки обернулись к нему, поднимая воротники.

В бурлящем многолюдье Дели толпа расступилась, когда факир в зеленой с серебром хламиде и ожерельем из живых змей устремил на Филипа горящий взор единственного глаза.

На тропинку внизу высыпала горстка монахов. Они суетливо выстроились на ровном скальном выступе и сели, скрестив ноги. Через пару минут безмолвного созерцания один из монахов достал большой пакет попкорна и пустил по кругу.

На каком-то немом, оцепенелом уровне сознания Филип понимал: бегство напрасно. Возможно — хоть и сомнительно, — он мог бы скрыться от радаров Минервы, «Горгоны» и прочих чертовых умников, сделавших на него ставку. Но не от Морла. Не от Морла. Потому что он, Филип, известный сейчас как Йен, все еще владел Амулетом.

Здравый смысл требовал избавиться от распроклятой штуковины. Оставить в каком-нибудь месте, которое без труда отыщет ночной кошмар, сваливающийся из каминной трубы или выныривающий из унитаза. Отличный совет, что уж тут. Бери да пользуйся. Однако здравый смысл не сопровождал Филипа в бегстве из «Днища».

В аэропорту «Хитроу» его подмывало выкинуть талисман в урну. Но он не смог.

В конце концов, эта штука создала его. И он ее заслужил. И, безусловно, он в жизни не имел ничего столь значительного. Бросить Амулет было бы все равно, как если бы король Артур отшвырнул Экскалибур с небрежным «А ну, на фиг. Потом другой найду».

Кроме того, это было единственное, чем он еще мог торговаться.

С Амулетом на шее он прошел через рамочку на контроле — и та даже не пикнула.