Трилогия Мёрдстоуна

— Чтоб меня, Мёрдстоун, если ты не… У меня, холера, даже слов нет. — Он нервно потеребил мочку уха. — В известных краях это кое-кому не понравится, уж я тебе гарантирую. Он хочет, чтоб о его делах все знали.

— Хрен ему, — очень искренне сказал Мёрдстоун.

— Заткни пасть, Мёрдстоун, — прошипел Покет. — Язви меня. — Подергав себя за ухо еще некоторое время, он сказал: — Сохраним это в тайне, слышишь? Ни словечка ни единой живой душе и никому другому. Чтобы никаких больше разговоров про отпевание, да изгнание. И я этого не слышал. Я, кажись, что-то сделался глуховат, как гробовой гвоздь. — Он чуть подождал. — Мёрдстоун?

— Ладно, — вяло проговорил Филип.

— Чего-чего?

— Уговор, Покет. Уговор. Да и кого волнует?

Филип осознавал, что речь у него звучит все менее внятно. Но виной тому был не виски. Он уплывал. Терял контакт с происходящим. Снова сфокусировавшись на Покете, он смотрел, как тот потягивается и демонстративно раздувает ноздри.

— Свежий воздух, Мёрдстоун. Вот что нам надо. Носопырке моей больше не вынести твоей вонючей дыры. Пойдем, тетеревочек. За дверь. Вставай на ножки.

— Мне и тут хорошо.

Доброчест нетерпеливо фыркнул и сделал легкий жест рукой вверх. Ноги Филипа сами собой выпрямились, и он обнаружил, что стоит в полный рост. И тут же, словно он пробился головой в какой-то противный пласт, в ноздри ударил неприятный запах, коричневый и волосатый.

Филип заковылял к открытой двери и позволил Покету взять себя под руку.

9

Свет снаружи оказался невыносим. Внезапная слепящая, радужная по краям белизна. Филипу пришлось ухватиться за вуду-оградку и постоять, пока он снова не обрел способность видеть.

Покет ждал, вдыхая с голодной жадностью пассажира после сверхдальнего перелета, а потом отбуксировал Филипа к воротам в древней каменной стенке.

В прошлые осени вид отсюда доставлял Филипу особое наслаждение. Нежная розово-лиловая переливчатость вереска на холме Козий локоть, лиственницы и березы охряно-коричневатых тонов, медлительные и зыбкие туманы, придающие пейзажу меланхоличную, но отрадную эфемерность. Не то теперь. Залитый резким светом пейзаж показался Филипу грязным и дымным: зловещий общий план фильма ужасов. С глазами у него было явно что-то не то. Да и уши тоже играли странные шутки: блеяние овец и птичье пение трансформировались в людские крики, яростный лай собак — в грубый смех. На руку Филипу опустилось что-то мягкое. Пушистый клочок сажи.

— Мёрдстоун?

Филип обернулся. Покет смотрел на него снизу вверх. Глаза грема были омутами тьмы. Филип попытался заговорить, но лишь ахнул, когда его схватила, обволокла и вздернула вверх незримая сила. На этот раз полет оказался короче. В считанные секунды он обнаружил, что завис неподвижно — предположительно бестелесный, но не утративший способность воспринимать и мыслить.

Под ним пылал Флемуорти.

Из окон «Приюта коновала» валил густой дым, несущий все оттенки запаха сома под гранатовым соусом. Над Сквер расстилалась пронизанная алыми всполохами пелена. Огнеупорные огнельты толкали из пекла, некогда бывшего «Квик-мартом», раскаленные докрасна тележки с добычей.

Соломенные крыши общественного туалета и библиотеки полыхали в симметричной гармонии. Два пылких огнельта спешили к кустарнику Мемориальных садов, таща на плечах восторженно визжащих и брыкающих пухлыми икрами Мерили и Фрэнсин.

С крыши склада, расположенного за «Обувью для полевых работ и досуга», взмыл в небеса огненный шар — гигантская красно-черная хризантема на высоком черном стебле.

На перекрестке Оукхэмптон-роуд и Пестер-стрит грузовик с прицепом сложился пополам, высыпав груз пламенеющих связок соломы прямиком на Часовню упокоения, принадлежавшую «Ламбу и сыну», владельцам бюро похоронных услуг. Тем самым две объятых горем семьи избавились от значительных расходов на официальную кремацию.

Перед исполненным ужасом взглядом Филипа Мёрдстоуна медленно проплывало всеобъемлющее пожарище. Взору его представали все новые и новые ужасы.

Вокруг втоптанных в землю остатков юрты Кришны Мерси, пошатываясь, отплясывал победный танец отряд огнельтов, курящих косяки размером с тромбон.

Строго говоря, огнельты были везде. Пейзаж ими так и кишел. Одни, скандируя, маршировали к какой-то цели — несомненно, неся гибель и разрушение. Другие, сбившись в шайки, грабили и мародерствовали, где попало.

Кровопивцы были выкорчеваны из земли и выложены в слово

В Сулленкот-маноре, спиной к низкой изгороди, со служебным пистолетом в одной руке и кавалерийской саблей в другой, сэр Артур готовился принять последний бой. Стены его почтенного жилища тонули не то в огне, не то, понадеялся Филип, в девичьем винограде.

В «Тоггенхеймском козле» отряд разгулявшихся огнельтов жарил коз на импровизированных вертелах, сделанных из подпертых алебардами копий.