Трилогия о Мирьям

— Моя весна уже прошла, надоело все, — усмехнулся Рууди.

«Как это прошла…» — хотела было сказать Мирьям, но примолкла, так как чутье подсказало ей: что-то в дядиных словах осталось для нее неясным.

— Когда ты будешь в четыре раза старше и когда тебе стукнет, как мне, двадцать восемь, тогда ты поймешь, что к чему, — продолжал дядя.

Мирьям становилось не по себе, когда ей говорили, что она из-за своих лет ничего не соображает, она же все понимала, только иногда было трудно ответить!

Но на этот раз она решила взять себя в руки и не поддаваться дяде Рууди.

— Мама говорит, что человек до тридцати лет молодой, а это значит, что твоя весна еще не прошла! — выложила она свои козыри и из-под нависшей челки в упор уставилась на дядю.

Мирьям почувствовала, что загнала дядю в тупик, и уже предвкушала радость победы.

— Человек и в шестьдесят лет может быть молодым, лишь бы силенки на это достало, — наконец произнес Рууди.

— Силенки? — удивилась Мирьям и тут же отыскала секрет вечной молодости: — Тогда надо просто как следует работать, хоть землю копать, чтобы мускулы стали крепкими!

Уголки рта у дяди Рууди приподнялись, но Мирьям не понравилась эта усмешка примирения.

— Покажи, — потребовала она, — есть ли у тебя сила?

Дядя Рууди снял пиджак, закатал рукава рубашки и напряг мышцы, Мирьям поколотила кулаком по твердым, как камень, мускулам и осталась довольной.

— Да у тебя силы полно, — сказала она со знанием дела.

Дядя Рууди опустил рукав и улыбнулся.

— Сила, которая в теле, — это еще не все, — произнес Рууди и подмигнул племяннице. — Вот та сила, что в голове находится, куда важнее.

— А как ее распознать? — сразу же спросила Мирьям.

— С этим дело обстоит труднее, — неопределенно ответил Рууди.

— Как труднее?

— Эта сила умом да ученьем набирается, — ответил Рууди, и по напряженному выражению его лица можно было понять, что для объяснения с Мирьям он подыскивает выражения попроще.

— Тогда знай учись и думай и оставайся молодым, — не дала она сбить себя с толку.

— Да и этого одного тоже мало… — протянул дядя, который никак не хотел согласиться с девочкиными прямолинейными советами. — Тут дело такое, что сила, которая в голове, должна находить себе применение, только тогда она помогает оставаться молодым.

— Ну и применяй, — Мирьям никаких преград для вечной молодости не видела.

— А если ее негде применить? Если это такой товар, который не имеет спроса? — взволнованно воскликнул Рууди и даже не усмехнулся.

Мирьям пожала плечами.

— Ты — шутник, — грустно сказала она. Немного подумала, надув губы и нахмурив брови, потом со всей силой стукнула обоими кулачками по столу — Уж я-то буду и думать и учиться, и еще я хочу, чтобы эта сила, которая в голове, не застоялась и не испортилась.

— Давай, давай! — воскликнул дядя Рууди и подмигнул Мирьям: — Твое время еще впереди. Так что давай!

Мирьям уловила на дядином лице радостное оживление и подумала: уж теперь-то дядя Рууди перестанет лежать безучастно на диване и отправится искать места, где можно будет найти себе применение. И утвердит свое право, пусть даже теми же твердыми, как камень, мускулами!

Но дядя устало смежил веки и стал прислушиваться к весенним звукам, которые в возникшей тишине лились в открытое окно садового домика.

Мирьям поняла, что весь этот долгий разговор прошел впустую. Девочка пристроилась рядом с дядей на диване. Рууди делал вид, что уснул, и Мирьям могла без помех разглядеть его. Смолисто-черные волосы жесткими прядями лежали на подушке, слипшиеся кончики их, казалось, подпирали бледное лицо. Смиренно-спокойному выражению лица мешала прожилка, которая пульсировала на правом веке. Дядя поднял руки и скрестил их на груди. Худые, чересчур длинные пальцы чуть заметно подрагивали.

Вдруг прихлынувшая к голове кровь разом оттеснила все весенние зовущие голоса — Мирьям вспомнились дедушкины мертвые руки, которые покоились среди цветов в гробу! Перед глазами у девочки заходили круги, и она ощутила в себе темную-претемную осеннюю ночь. Собравшись с духом, схватила дядю за запястья, с силой разняла его скрещенные руки и закричала испуганно поднявшемуся Рууди:

— Ты не смеешь умирать! Не смеешь! Скажи, что ты не больной, не такой, как это говорят папа с мамой! Говори, ну!

— Да нет же, нет, нет! — успокаивал он девочку и кивал после каждого слова.

— Да нет же, — заверил он еще раз через некоторое время и увидел, что Мирьям успокаивается.

— Ты должен показать мне, что ты здоров, — требовала она.

— Но как? — улыбнулся он.

— Ты должен со мной станцевать! — решила Мирьям, вышла на середину помещения и хлопнула в ладоши. — Если человек больной, он не сможет танцевать! А-аа! И я сразу увижу!

— Я не умею… — дядя Рууди развел руками, но все же поднялся на ноги.

— А ты не бойся, я сейчас научу, — пообещала Мирьям.

— Ну ладно, — согласился дядя Рууди и кинул пиджак на диван.

Мирьям вложила ручонку в дядину ладонь и, таща его за собой, пошла вприпрыжку по кругу. Рууди тоже вытянул руку вперед и подпрыгивал за племянницей, стараясь не удариться в тесной комнатке о диван, о стол, о дверь и о стену.