- Да, мы знакомились, - сказал с сомнением в Голосе испанец, - Очень рад, - поклонился Лангсдорфу. Тот отвесил ответный, и извинившись, Попросил у него разрешения как у гостя, пару слов сказать командору. Юноша благосклонно кивнул. И немец с достаточно сильным от волнения акцентом быстро-быстро заговорил, затараторил: - Николай Петрович, сеньор Лопес, - кивок в сторону Фернандо, - прибыл со слугой. А слуга его - индеец! И он своем народном одеянии.
Резанов вопросительно поднял брови. И этнограф заторопился: - Понимаете, я могу описать его, но чучело сделать как из утки не могу. А вот как бы светоснимок мне с него сделать.
Я не видел проблемы - вроде бы казалось:бери да фотографируй. Однако я в реалиях этого времени еще неважно ориентировался, Резанов быстрее понял о чём речь: - Так вы хотите, - начал он, - Да-да! Попросите, - молитвенно сложил руки на груди ученый сеньора Лопеса позволить мне сделать картину-светоснимок его слуги. - Резанов кивнул. И повернул голову: - Синьор Лопес, наш ученый собирает всяческие сведения о тех местах где бывает как путешественник. Это очень ценится в Европе. Вместе с Вами прибыл ваш слуга индеец и он хотел бы сделать его картинку. Позволите ли Вы?
Испанец расплылся в улыбке: - Да, конечно, рад служить Вашей Светлости! А где он собирается рисовать?
- А Вы не волнуйтесь, подготовка займёт десять минут, а сама съёмка картинки дело двух секунд.
Выражение лица Фернандо говорило о том, что он не очень-то верит, но стесняется расспросить подробнее.
- А вот Пойдемте, сами всё увидите, - Резанову тоже хотелось ещё раз посмотреть на этот процесс. Я, хотя и видел более совершенные, тоже обрадовался развлечению.
На палубе стоял с независимым горделивым видом, как будто бы у себя в прери индеец в кожаных мокасинах штанах и куртке. С волосами, заплетенными как в косу, с пером. Матросы то и дело косились на него. Но субординацию соблюдали, с лишним вниманием не лезли.
Фернандо обратился к нему видимо на его языке, потому что никто не понял. Краснокожий выслушал, коротко гортанно ответил. Фернандо разочарованно развёл руками: мол, он отказывается, считает что в картинке его душа и он не хочет свою душу отдавать. Я был обескуражен. Но Резанов нашёлся быстро:
- Сеньор Фернандо, а если я ему в ответ свою картинку подарю?
Испанец с загоревшимися глазами перевёл этот вопрос слуге. Тот помолчал с минуту, после чего коротко что-то ответил.
- Он сказал "Да, согласен"!
- Ну что, Григорий Иванович, пока Ваш экспонат не передумал, - обратился я к Лангсдорфу, - Давайте-ка светописец наш сюда.
С несвойственной для него прытью учёный сломя голову кинулся вниз по трапу. И уже через минуту с помощью кряхтения и двух матросов вытащил на палубу и установил светописец. Странное устройство поразило даже невозмутимого индейца: Хотя он старался сохранить Независимый вид, Однако глаза его блестели, то и дело постреливали на аппарат. Лангсдорф скрылся под покрывало. Следующим на места слуги испанца встал Резанов. Фернандо, заинтересовавшись процедурой попросил тоже сделать ему картинку. Так прошла первая в мире фотосессия.
Будь больше пластинок, то наверное оказалось бы больше желающих. Но Лангсдорф поднял последнюю кассету, разочаровал что "Всё!".
Когда разгоряченные герои светосьемки ввалились обратно в кабинет-каюту командора, Фернандо вдруг опять принял официальный вид, откашлялся и начал: - Сеньор Резанов, Вы вчера назначили мне на десять по-полудню и вот я здесь. Прошу принять меня в ученики Вашей светлости. – Закончив речь замер в ожидании.
Резанов сделал вид что задумался, принялся жевать губами, а сам буркнул мне: «Что я тебе говорил. Ну и как прикажешь поступать?" - на что я невозмутимо ответствовал: «А что такое? Бери. Малый он грамотный, местный, знакомства какие-никакие имеет – бери, пригодится. А драться, так уж и быть, я его подучу».
После минутной паузы командор прихлопнул ладонями по столу как бы приняв решение: - Ну что ж, сеньор Лопес, могу взять Вас в Русско-Американскую компанию, а пока к себе секретарем. Это Вас устроит?
- Несомненно! – задохнулся от восторга юноша.
Будучи морским офицером, человеком чести лейтенант Хвостов раз дав обещание, выполнял его неукоснительно. И без пяти два шагнул в каюту командора. И встал в позе, которая должна была означать стойку смирно одновременно показывая презрение. Любой морской офицер, прошедший гардемариновский корпус умел это делать Превосходно. Внутренне усмехаясь я исподволь наблюдал, как посетитель воздел очи к потолку, как бы говоря: "Ну давай бухти как космические корабли бороздят просторы Большого театра".
Но в наступившей тишине слышалось только шорканье пера командора по документам. Я заметил, как Хвостов скосил глаза вниз: он-то видимо ожидает нахлобучки, а тут такое.
Внимание на вошедшего никакого.