Тринадцать

— Пока не решил, — угрюмо отозвался сыщик. Возвращаться туда, где все ему напоминало о прежней счастливой жизни, когда были живы его супруга и дети, не хотелось. И это обстоятельство не укрылось от внимательного взгляда генерала.

— У тебя деньги-то хоть есть? — спросил он.

— Деньги есть, все нормально, — заверил его Серафим, после чего в салоне машины до ее прибытия к зданию комитета воцарилось молчание.

* * *

Пропуск ему не понадобился, ведь он был с самим начальником управления. К тому же, охрана еще помнила недавно уволенного следователя в лицо.

— Когда будет выходить из здания, возьмет, — имея в виду пропуск, обратился к охраннику Рымов, показывая рукой в сторону бюро пропусков и одновременно кивая на Мирутина.

— Так точно, — вытянулся в струнку молодой полицейский прапорщик, махнув рукой напарнику, чтобы тот пропустил бывшего следователя.

Вдвоем они зашли в служебный лифт, поднялись на третий этаж, прошли по широкому и длинному, хорошо освещенному коридору и, повернув направо, оказавшись сначала в приемной, а затем и в просторном кабинете Рымова.

Когда они разделись и повесили верхнюю одежду на вешалку, генерал предложил Серафиму пройти в его комнату отдыха, а сам вызвал секретаршу и приказал пригласить к нему полковника Оловянного со всеми материалами дела об убийстве тринадцати россиян на греческом острове, а также две чашки чая и сладости.

Мирутин никогда раньше не был в генеральской комнате отдыха. Большое, метров на двадцать, помещение с невысоким круглым полированным столом, уютным кожаным диваном, тремя креслами, холодильником и высоким, во всю стену деревянным шкафом, заставленным книгами.

Мирутин с удовольствием опустился в одно из кресел, ощущая его приятно скользящую кожаную поверхность. Спустя примерно пять минут симпатичная генеральская секретарша по имени Вера поставила на столике чайник, чашки, печенье и вазочку с фруктами. А, спустя еще несколько минут Серафим услышал густой и зычный голос своего бывшего сослуживца, Никиты Оловянного, принесшего по приказу Рымова ему дело.

Серафим прекрасно понимал, что привлечение его к расследованию этого дела было чисто генеральской самодеятельностью, и Илья Геннадьевич не хотел, чтобы лишний раз у его подчиненных возникал вопрос, на каком основании с материалами дела должен знакомиться посторонний. Пусть даже и их бывший сослуживец. Поэтому он дождался, пока Оловянный покинет кабинет, после чего генерал вернулся в комнату отдыха.

Допивая свой чай, начальник управления внимательно наблюдал за своим гостем, словно пытаясь понять, насколько глубокие изменения произошли в нем после пережитой трагедии и пребывании в монастыре. Наконец, придя к каким-то своим выводам, Рымов поставил чашку на стол, поднялся и, глянув на наручные часы, произнес:

— Сейчас половина одиннадцатого. Я должен ехать на совещание к председателю комитета, потом на проверку в одно из подчиненных подразделений. В общем, меня не будет часов до семи вечера. Вера и мой кабинет в твоем полном распоряжении. Ручки, бумага — все у меня на столе, материалы дела тоже. Где находится туалет, ты знаешь. Обед Вера тебе принесет. Дерзай, и очень тебя прошу, отнесись к этому делу со всей ответственностью. Всем, что в моих силах, я тебе помогу, ты только найди мне подельников этой Лучкович. Если нужно будет ехать в Грецию, я это организую, сделаю тебе визу, деньги тоже изыщу.

Он вышел из комнаты отдыха, Серафим последовал за ним следом.

— Найди мне их, сыщик, — с нажимом произнес генерал еще раз, покидая кабинет, — мне это очень нужно. Лично мне!

* * *

Когда Серафим садился за стол изучать материалы дела, он все еще продолжал находиться под впечатлением от последних слов Рымова. «Это нужно лично мне, найди их мне» — такое он слышал от столь высокого начальника впервые. Интересно, какую истинную цель преследует генерал?

Томов дела было двенадцать. В бытность своей службы следователем, когда ему передавали уголовные дела для дальнейшего производства от других следователей, Мирутин всегда начинал знакомиться с ними с конца. Как это предпочитают делать опытные адвокаты. Оловянный — педант и чистюля. Все тома одинакового объема, аккуратно сшиты и пронумерованы.

Первый же процессуальный документ, который он прочитал, поразил его. Это был протокол объявления обвиняемой Лучкович и ее защитнику об окончании предварительного следствия.

«Выходит, дело фактически закончено, — растерянно размышлял Мирутин. — И обвиняемая проходит по нему одна. Но зачем тогда Рымову привлекать к этому делу меня, да еще на стадии его окончания и передачи в суд? Каковы его мотивы? Ведь даже если этих людей убили Стеклов или Изместьев, оба они мертвы».

Он с большим интересом углубился в изучение дела.

Первые пять томов дела содержали в себе материалы, собранные греческими правоохранителями и их заверенный перевод на русский язык. Для того, чтобы сделать по ним определенные выводы, Мирутину хватило двух с половиной часов. Часть из этих материалов он сфотографировал на айфон. Кое-какие детали пришлось кропотливо записать на бумаге.