Тринадцать

Аналитик не колебался. Он отдал приказ на вашу ликвидацию, благо, что в это время на Крите находились два киллера-испанца высочайшей квалификации. Твоя жизнь, сыщик, висела тогда на волоске. Твоя и твоей напарницы. Но вам повезло. Едва Аналитик отдавший приказ ваш убить, отключился, как ему снова позвонили. Это был его человек из Интерпола, который сообщил, что твоя спутница попросила Афины пробить меня на предмет моего возможного пребывания в сентябре во всех пятизвездочных отелях Ханьи. Мгновенно просчитав, что ваша гибель уже ничего не решает, а только прибавит внимания к нашему делу, Аналитик тут же отменил свой приказ о вашей ликвидации. И отдал новый — любой ценой дать афинскому отделению Интерпола ложную информацию, о том, что Прохоренко Константин Яковлевич не только в сентябре шестнадцатого года, но и вообще никогда не останавливался в этом отеле.

Позднее выяснилось, что портье моего отеля, пробив по базе гостей мое имя и обнаружив, что я там жил, хотел сообщить об этом в полицию. Но не успел. Аналитик мне этого, естественно, не говорил, но я понял, что этого портье вызвал к себе директор гостиницы и попросил этого не делать, а сказать, что меня не было. Тот заартачился. Тогда от него, как я понимаю, посредством испанских киллеров, избавились, а сам директор сообщил в полицию, а та в Интерпол информацию, которую дали мы.

На этом Аналитик успокоился, а зря. Ты и тут поспел. Попросил другого портье еще раз посмотреть компьютерную базу гостей, которую в суматохе после убийства то ли забыли, то ли не смогли поправить, и нашел там меня…».

Читать дальше Мирутин не стал. Там были сплошные оскорбления в его адрес. Он набрал номер своего бывшего начальника и, едва тот ответил, попросил:

— Илья Геннадьевич, нужно связаться с греческой полицией. Прохоренко в своем письме признался в двух убийствах и изнасиловании, совершенных им на пароме по дороге на Крит. Я передам вам письмо, в нем содержится много другой интересной информации. Например, о причастности к преступной деятельности одного небезызвестного олигарха и его помощника по кличке Аналитик…

Через несколько дней пожизненно осужденный Константин Прохоренко был этапирован в Москву, в следственный изолятор «Матросская Тишина» для проведения следственных действий по новым эпизодам его преступной деятельности. А еще спустя два дня все федеральные и московские средства массовой информации передали, что в одиночной камере одного из столичных сизо повесился знаменитый маньяк и убийца, бывший прокурор и адвокат, Константин Яковлевич Прохоренко. По данному факту была назначена проверка, а допустившие халатное отношение к своим служебным обязанностям работники данного учреждения будут привлечены к строгой дисциплинарной ответственности…

* * *

Внезапно ему стало плохо. Он схватился за сердце и как рыба стал хватать воздух посиневшими губами. Восьмидесятилетний Яков Прохоренко понял, что это конец. Перед его взором пронеслась вся его жизнь. Школа, военное училище, Академия имени Ленина, работа военным следователем, и прокурором, свадьба с Антониной, рождение сына, выход на пенсию, город Сочи…

Казалось, весь этот калейдоскоп пролетел перед ним за одну секунду. Жена умерла три месяца назад. Точно так же, как он сейчас, схватилась за сердце и… «Скорая» не успела. Ее не стало. Случилось это в тот самый день, когда их сын, Костя, получил пожизненный срок за два десятка убийств и изнасилований. А сегодня Яков узнал о том, что Кости больше нет. Его удавили в изоляторе, о чем только что ему стало известно из новостей.

Яков вышел из своего тела, и с удивлением увидел, как оно ничком упало на пол в гостиной его дома. Стало невероятно легко. Так легко ему не было последние восемьдесят лет. И этот Свет, все вокруг него было пронизано любовью и радостью. В числе встречавших его умерших родственников была и Антонина. Она была молода и красива, как, впрочем, наверное, и он сам. А вот их сына Кости нигде не наблюдалось.

— А где наш сын? Он ведь тоже умер, — задал вопрос своей земной жене Яков.

— Его здесь нет, — погрустнев, ответила ему она. — Он находится совсем в другом месте. При жизни он выбрал свой путь. И этот путь оказался иным, нежели наш с тобой. Мы никогда его больше не увидим.

КОНЕЦ.