Тринадцать

– Здравствуйте, – сказал Миша. – Не помешаю?

Владимир Петрович слез с бревна, кивнул на мента.

– Добрый вечер, Миш. Знакомься, это Геннадий, местный милицейский начальник. Участковый то есть.

Молодые люди пожали друг другу руки. Было видно, что участковому происходящее здесь нравилось не больше, чем, например, очередная истерика жены, вызванная наступлением месячных. Он лениво перекатывал во рту жевательную резинку, время от времени почесывал лоб под фуражкой и молчал. И до Михаила ему не было абсолютно никакого дела.

– Что думаешь делать, Миш? – спросил Владимир Петрович.

Тот пожал плечами. Его смущал мент, но торчать здесь и молоть языком в ожидании его ухода тоже не имело смысла.

– Пойду погляжу на месте, – уклончиво ответил Михаил после недолгого молчания и сразу направился к первому подъезду, мысленно «колдуя», чтобы никто за ним не увязался.

Уходя, он услышал за спиной приглушенный диалог.

– Кто это? – спрашивал участковый.

– Один знакомый, он может помочь.

– Вам, бл…, уже никто не поможет! Вам уже всем осталось перестрелять друг друга, к чертовой матери, и похорониться вон там за лесом.

– То есть, ты умываешь руки?

– Давно уже!

Михаил усмехнулся.

Перед самым входом в подъезд он повернул голову вправо, завидев знакомый силуэт. У второго подъезда под лучом фонаря стоял Семенов. Как обычно, пьяный, вернее, со своей неизменной фляжкой. Сколько он успел выпить, было непонятно, но не выпить эта сволочь не могла – слишком много «переживаний» свалилось на голову в последний месяц. Миша еще в прошлый раз, когда крутил его руку, ухватив за запястье, увидел много чего, о чем стоит либо сразу говорить прокурору, либо не говорить совсем, чтобы не выглядеть глупо.

Семенов тоже не сводил с него глаз. Тоже, значит, гаденыш, что-то чувствует. Когда у тебя рыло в пуху (или, хуже того, ручонки в крови), ты тоже становишься немножко экстрасенсом.

Миша вошел в подъезд и пешком поднялся на площадку между вторым и третьим этажами. Всюду на лестнице были капли крови. Видать, Петр неслабо ударился головой. Кроме крови, было полно и других следов – от грязных башмаков, сапог, плевки, даже несколько окурков. Кто-то вляпался в кровь и оставил кровавый след. Наверняка это менты бегали тут, осматривали место предполагаемого преступления, опрашивали свидетелей. Если учесть, что Семенов еще на свободе и достаточно вольготно себя чувствует, свидетелей они не нашли.

Миша присел на корточки, потер пальцем левый висок, покусал губы.

«Нет, ребятки, свидетели есть. Очень ценные свидетели. И даже не рассказывайте мне, почему эти двое мужиков, которые друг друга на дух не переносят, оказались в одно и то же время на этой площадке. На площадке возле одиннадцатой квартиры».

Внезапно Миша почувствовал себя плохо. Опять, черт побери! Удивительно, но когда он приходил на занятия с Васькой, никто его так сильно не беспокоил – духи и призраки проклятого дома дрыхли на чердаке или в подвале, как бомжи, резались в карты или пили водку. Но стоило Михаилу войти в дом с совершенно определенной целью, не относящейся к образовательному процессу, как ребята бросали все свои «бомжовские» дела и принимались за работу. То есть начинали греметь цепями, напускать головную боль и тошноту.

Он выпрямился, взялся за перила и стал подниматься на площадку третьего этажа. Посередине лестницы остановился, глубоко вдохнул, пытаясь побороть тошноту. Что за блевотная работенка! Саакяна бы сюда, пусть наблюдает за этим интересным делом изнутри, пусть порадуется старик.

Вскоре тошнота отпустила. Миша вышел на площадку, оглядел двери квартир. Да, в трех из них свидетелей действительно нет. Просто слышали приглушенные голоса, обрывки фраз, не более того, – кто из нас теперь реагирует на звуки из внешнего мира по вечерам, когда ты расслаблен, пришел с работы и ненавидишь в этом мире все, кроме телевизора и пары котлет?

А вот в четвертой квартире – тут все определенно с точностью до наоборот.

Михаил подошел к двери и стал громко стучать. Он даже не стал скромничать, как Семенов несколько часов назад. Он сразу пошел в атаку.

Эта тактика оказалась результативной. Щелкнул замок, и дверь открылась.

«Часовой механизм запущен», – почему-то подумал Миша. Точнее, не он подумал – это была не его мысль.

Ему словно кто-то шепнул. Как совсем недавно ночью в телефонную трубку, призывая «запереть девчонку в комнате».

7…

– Костя!!! Что с тобой?!

Елена Александровна Самохвалова выронила из рук поднос с салатом и вторым блюдом. Посуда не разбилась, ибо была сделана из очень прочного стекла. Елена Александровна позже с горечью вспоминала об этом. Точнее, о проклятой прочности тарелок и чашек. Женщине казалось, что если бы хоть что-нибудь разбилось в тот момент (как говорится, «на счастье), то ничего бы не произошло… Наивная стареющая женщина, из рук которой ускользало, пожалуй, последнее реальное счастье в этой жизни – ее собственный сын…