Тринадцать этажей

– У вас есть доказательства? – Он попытался улыбнуться, обнажив неровные зубы, выпачканные черным.

– Вам известно, что никаких доказательств нет.

– Да, я знаю, что я знаю, что я знаю, что я знаю. – Его голос постепенно зациклился в гипнотический ритм.

– Что вы собой представляете? – Казалось, ее голос донесся откуда-то издалека.

– Я то, что вы ожидали. Тот, кто придет, чтобы заставить вас замолчать. Вы знаете, что я должен был прийти, и вот я пришел.

– А тот парень в коридоре – он сказал, что вы ненастоящий. Он с вами заодно?

– Будет заодно. Он пока что еще не верит в то, что знает.

У Гиллиан дрожали руки. Она ничего не могла поделать с собой.

– Что вы собираетесь сделать?

– То, что нужно.

– Будет больно?

– Да.

У Гиллиан пересохло во рту, сердце колотилось так громко, что следующих слов она не расслышала. Мистер Клоуз снова потянулся к внутреннему карману, и Гиллиан поняла, что на этот раз он достанет не фляжку. Повинуясь внезапному отчаянному порыву, она набросилась на него, лихорадочно размахивая руками. Неожиданный удар пришелся существу в человеческом обличье в висок, сбив на пол солнцезащитные очки. Мистер Клоуз издал утробный крик, отталкивая Гиллиан от себя. Та заглянула ему в глаза и…

* * *

Гиллиан снова сидела на деревянном табурете. Сколько сейчас времени? Она все еще здесь? Она – это по-прежнему она? Мистер Клоуз был опять в темных очках.

– Я сожалею, что вы видели это.

Видела что? Почему глаза у нее стали такими сухими? Кожа у нее заледенела, словно она очень долго падала. Мелькнуло крохотное воспоминание о смысле, об озарении, обо всем, аккуратно сложенном вместе в идеально составленный план. И тотчас же исчезло.

Мистер Клоуз положил на стол конверт.

– Вот что вам нужно, – сказал он и ушел.

В какой-то момент в предшествующие дни часы у Гиллиан на стене остановились, поэтому она понятия не имела, сколько сидела так. Она попыталась считать вдохи и выдохи, раз-два, вдох-выдох, однако мысли ее никак не останавливались, и она постоянно сбивалась.

В конце концов, превозмогая мучительную боль, Гиллиан встала. Шатаясь, она добрела до входной двери и проверила ее. Заперто. Затем она проверила все углы, все ящики и полки, везде, где только мог спрятаться таинственный человек в черном. Однако не было никаких свидетельств того, что он вообще был здесь.

Удостоверившись, наконец, в том, что она действительно одна, Гиллиан уговорила свои ноги вернуть ее к письменному столу и осторожно взяла конверт. Он был подписан «Последний элемент» тем же самым корявым почерком, которым были написаны заметки на стене. Внутри лежали кнопка и газетная вырезка.

Это была заметка о смерти Аллана Кемпнера. Он назывался талантливым журналистом, преданным своему делу, чью карьеру уничтожили обвинения в разглашении конфиденциальной информации. Кемпнер был обнаружен в своей квартире. Он был убит, причем смерть его не была быстрой. Убийца разбил стакан для виски и вонзил осколок Кемпнеру в горло. В заметке сообщалось, что у полиции уже есть подозреваемый, и хотя ее фамилия не называлась, Гиллиан знала, кого арестуют по обвинению в этом убийстве.

На вырезке имелась дата: 16 августа. Завтра. Это не имело значения. Для Аллана Кемпнера было уже слишком поздно. Взяв вырезку и кнопку, Гиллиан закрепила ее в середине своей пробковой доски, и окровавленный отпечаток большого пальца от последнего пореза обозначил ее как краеугольный камень спиральной паутины сотворенной ею почти правды.

Мистер Клоуз был прав. Это действительно последний элемент. И к остальным его присоединили не даты, не имена, не лица. Это сделала кровь. Алые пятна отмечали слова, буквы, даты. Устроившись на своем законном месте, послание было точным и четким. Это была не попытка что-то скрыть, не заговор и не угроза. Это было приглашение. Тобиас Фелл приглашал Гиллиан на ужин. Он приглашал на ужин всех. Когда Гиллиан вытерла слезы, от соли у нее защипали порезы на пальцах, но все было в порядке. Она наконец начала понимать.

Шестая. Бессонница

Алвита Джексон.

Баньян-Корт, 112

НЕТ СИГНАЛА

Голубые буквы ярко горели на экране телевизора – единственный свет в кромешной темноте комнаты. Алвита смотрела на них до тех пор, пока они не выжглись на сетчатке ее глаз, задержавшись в виде сияющих шрамов на внутренней поверхности век. Она помнила время, когда эфир еще бывал мертвым, когда экран заполнял нескончаемый шум статического электричества – обнадеживающее шипение пустоты, на которую ты смотрел. Теперь не было абсолютно никакого звука, никакого движения, никакого сигнала. Где-то глубоко у нее внутри было желание протянуть руку, схватить пульт дистанционного управления, переключить канал, найти хоть что-нибудь, чтобы заполнить тишину. Однако рука была тяжелой, придавленной усталостью, и Алвита просто сидела, уставившись в никуда.