Тринадцать ящиков Пандоры

Мастер Гудвин Бладджет, негоциант. Себе на уме. Но не просто купец — со своими людьми, с оружием в руках, ходок по островам, городам и весям. Живой разум. Мог бы участвовать в том заговоре из «меморандума Холла»? Да. Участвует ли в нем? Бог весть. При упоминании о посланниках из Британии перевел разговор на другое.

Полковник Хэвидж. Прибыл сюда капитаном. Звание получил здесь, из рук А. Велна. Солдаты и офицеры ему верят и доверяют. Мог бы — он? Несомненно. Оружие, войско, власть — все, что нужно для переворота.

Потом он вспомнил птичий круглый глаз этого юноши… Уильям? Да, Уильям.

Уильям Кронненберг, — записал он. — Адъютант полковника Хэвиджа. Смышленый малый, и, кажется, что-то знает. Поговорить —??

Ощущение нехватки сведений физически пережимало горло.

Надеюсь, подумал он, Макги сумеет разговорить слуг.

17 июня. Два часа пополудни

— Стало быть, сэр, такие дела. — Макги весь вечер и нынешнее утро окучивал слуг: выспрашивал, разнюхивал, поил вином и развлекал своими ирландскими шуточками да историями. Гора, однако, родила мышь: местные общаться с Макги не хотели, а слуги британские ничего толком рассказать не могли. Обрывки, ошметки, тени на стене — причем от огней, отраженных трижды и четырежды. А в таких тенях руки становились ветвями, ветви — рогами, а рога — коронами.

— Но на одном все настаивают, как на последнем причастии: эти твари предпочитают обходить дворец десятой дорогой. И, сдается мне, отнюдь не из-за умений здешних виршеплетов.

Сидел Томас на балконе, заплетенном костяно-жесткими стеблями здешнего подобия виноградной лозы. С той разницей, что виноградные листья не расцвечены во все цвета радуги, а наливающиеся — небольшие, с кулак — круглые гроздья на Земле обретают этот густой красноватый опенок, лишь превратившись в молодое вино.

Томас уже какое-то время не мог отвести от них взгляд.

Потом — медленно, почти рывками — прикрыл глаза. Посидел, пытаясь не думать ни о чем. Получалось скверно: из головы не шли слова госпожи Франчески — она и на завтраке все принималась поддразнивать то мужа, то его адъютанта, а то и самого сэра Артура на предмет суеверий британских мужчин. Сэр Артур, впрочем, переносил все стоически, с улыбкой.

— Скажи-ка, Фицпатрик, — сказал наконец Томас, открывая левый глаз, — а может, и правда стоит впустить в наш мир здешних божков — хотя бы одного, а? Какого-нибудь вершителя любви — и подманивать его девственницами. Может, нам именно бога и не хватает? Своего бога, а?

Макги некоторое время молчал, потом шагнул к столику, налил себе вина, выхлебал в три глотка. Налил снова, понюхал, взболтнул бокалом.

— Не думаю, что я бы обрадовался такому, сэр, — сказал сухим ломким голосом.

И сказал так, что Томас, раскрыв глаза, взглянул быстро и остро. Лицо ирландца было как серая тень в разноцветье нового мира.