Тринадцать осколков

— Не все, — согласился Кравцов.

* * *

Что-то тяжелое, жесткое давило на грудь, голову. Сначала Рубахин открыл один глаз, потом второй… Увидел крутости траншеи, иссиня-черные, взлохмаченные. Он догадался: неподалеку упала бомба. Повел глазами вверх — висело спокойное и на редкость чистое небо, без звезд и зарниц. Утро. А тяжесть все давила — до боли и хруста в голове и груди. Рубахин с трудом поднялся на колени, затем во весь рост… Рядом с бруствером зияла огромная воронка, лежали комья земли, продымленные и обожженные. Стояла звенящая тишина. В лицо дышал приятный прохладный ветерок. Рубахин начал припоминать, где он находится и что с ним произошло. Наконец он вспомнил, как отправились за «языком», как спустился в эту траншею вместе с командиром взвода, как началась бомбежка, артиллерийский обстрел, как сказала Сукуренко, что группа захвата пленного обходит и что их задача, ее и его, Рубахина, прикрыть огнем отход Пети Мальцева с ребятами… И все, что произошло после этого, Родион не мог восстановить в памяти, но вскоре все же сообразил: находится он на местности, занятой противником, на том самом участке обороны немцев, где намечалось взять пленного. Метрах в ста в сторону противника, на рыжем пригорке, он увидел группу людей. Их было четверо — двое тащили под руки обессиленного человека, один плелся вслед, держа автомат на изготовке. Тот, которого вели, показался Рубахину знакомым. У Родиона был бинокль, он приложил его к мокрому от пота переносью, всмотрелся и вздрогнул от неожиданности:

— Она! — Бинокль выпал из рук. Он не стал его поднимать, побежал вдоль траншеи, на изгибе наскочил на немца, сшиб его с ног, прижал к земле, держа за горло. Гитлеровец колыхнулся раз, другой и утих бездыханный. Рубахин разжал пальцы, схватил попавшийся под руки ручной пулемет за ствол и со всего размаху ударил прикладом по голове вдруг зашевелившегося фашиста. Потом он повернул назад, но тотчас же остановился, выглянул из траншеи. Отсюда было ближе до рыжего пригорка, и он отчетливо увидел, как упиралась Сукуренко, пиная ногами конвоиров.

— Стойте! — крикнул Рубахин, но голоса своего не услышал. — Стойте! — И опять не услышал. Тогда он схватил камень, начал стучать по каске и тут только понял, что он контужен, что лишился слуха, возможно, и речи… Немец, который был ближе к нему, оглянулся. Фашист чуть присел, ворочая из стороны в сторону головой. Рубахин бросил на бруствер пулемет, поймал шевелящуюся фигуру врага в прицел, нажал на спуск. Немец взмахнул руками, сделал несколько шагов вперед и, роняя автомат, упал лицом на суглинок…

Лемке, довольный тем, что в руки попал советский командир и что взяли русского солдаты его роты, с особым удовольствием докладывал по телефону командиру полка. Он положил трубку в тот момент, когда послышался пулеметный рык: пули пропели возле самого входа в блиндаж. Лемке насторожился: что бы это могло быть? Вначале подумал, что кто-то выстрелил случайно. Он бы в другой раз не вышел из убежища, но сейчас, когда только что отправил пленного в штаб полка, не мог не посмотреть, почему стреляют: «Может быть, пленный удрал?» — встревожился Лемке. Обер-лейтенант выполз из убежища, охватил взором местность. Солдаты продолжали вести русского лейтенанта. Он крикнул вслед конвоирам:

— Кто стрелял?!

И увидел распростертого вниз лицом старшего конвоя ефрейтора Носке. Лемке позвал его, но тот и не пошевелился.

— Носке! — повторил Лемке. Хотел было подбежать, посмотреть, что случилось с Носке, но в этот момент над головой пропели пули, и Лемке заметил, как один из конвоиров, выпустив из рук пленного, отскочил в сторону и, делая зигзаги, проковылял несколько метров и упал… Тотчас же на позициях боевого охранения застучали автоматные и пулеметные выстрелы. К оставшимся в живых конвоирам подбежали несколько солдат. Они залегли, подмяв под себя пленного…