Тринадцать подвигов Шишкина

Подумал, что в городе Галочке будет непросто. В институт, значит, поступила… Ну там, смазливенькая да любвеобильненькая, от ухажёров обстонется! Любое знакомство, что шнурок на ботинке: узелок завязать – это быстро, зато развязать, да ещё когда он подзатянулся… С такой-то самооценкой, с таким-то напором и темпераментом! Некогда, бедной, учиться будет… Но какова! Устроить скандал в Кашулане и как ни в чём не бывало заявиться яркой бабочкой: здрасьте! Круто! Погляди-ка, моментально усекла, что он в селе! Впрочем, откуда он знает, где живут Капустины, может, оттуда видны шишкинские окна. То темень-темень целый месяц, а тут – огонёк! Вот и прилетел мотылёк! Ну вот и чем отличается от Маруськи Сидо́рихиной Галочка Капустина? Хотя нет, отличается! Свежестью, красотой и активностью! В Кашулан не поленилась съездить!..

«А нравится тебе, друг мой, нравится этот ажиотаж! – с издёвкой произнёс внутренний голос. – Вдобавок пропитался ты сплошным лицемерием! Особенно про мужскую активность. Других призывать мастер, а твоя-то где? Вот потому-то и приходится слабому полу брать инициативу в свои руки!.. Господи… И ради кого…»

Возразить на это Шишкину-младшему было нечем. Он снова издал тяжёлый вздох и поглядел на телефонный аппарат, как кролик на удава.

Выключил приёмник, включил телевизор. Шёл какой-то заграничный фильм: актёры незнакомые, сюжет муторный… Шишкин оторвал глаза от экрана и снова уставился на телефон.

«Да японский ты городовой! – хлопнул ладонями по подлокотникам кресла. – Как там Наполеон говаривал? «Начнём, а там посмотрим»? Если он, конечно, такое говаривал. Да и какая разница, чего он там прононсил!»

Александр снял трубку и быстро набрал номер, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Да уж… Всем трусам трус!

– Алло? – раздался в трубке голос Танюшки.

– Таня… Это я… – выдавил на каком-то спазме, потому как не получилось ни выдохнуть, ни вдохнуть.

– Шишкин?! Сейчас небо рухнет! Это как же ты сподобился? – ядовито спросила Татьяна. – Или весь женский пол в округе перебрал да на второй заход нацелился?

– Танюш, ну зачем ты так…

Александр уже тыщу раз прокручивал в голове всевозможные варианты телефонного разговора с Татьяной, но каждый раз из этой головы-мясорубки с тупыми ножами выползал ужасающий и никуда не годный фарш. Но сейчас… Сейчас его блеянье и фаршем не назовёшь.

– А как? Слушай, Шишкин-Пушкин… Я вот тут недавно вычитала в журнале, что все мужики делятся на три группы. Первые – как сладкие пироженки. Их с жадностью поедают, но от них толстеют и дурнеют. Вторые – как простокваша. Сплошная польза для здоровья. Но не для всех. У некоторых вызывает изжогу. А третья группа – это мужички-шашлычки. Аппетитные, на огне прокаленные!.. Шишкин, ты кто?

Александр молчал. Его, откровенно говоря, ошарашило уже это «Шишкин, Шишкин-Пушкин…» Вот уж так его Танюшка никогда не называла. Это в стиле Машульки Колпакиди, Анжелки… Ну а чего он хотел? Бурю радости великой и шквал нежности кромешной? Ещё бы через полгода позвонил!..

– Так кто ты, Шишкин? Молчишь… Вот и я не знаю…

«Я чему тебя учил?! – взбеленился внутренний голос. – Ты мужик или тряпка?!»

– Таня… Я не пирожное, не изжога и не шашлык! Я люблю тебя! – выкрикнул в трубку с отчаянной решимостью Александр. – Плохо мне без тебя! Пло-хо! Ты же знаешь это, ты же это чувствуешь!.. – Он еле сдержался, чтоб не заколотить в бессильной ярости трубкой по подлокотнику кресла.

Татьяна молчала, лишь на линии что-то шуршало и потрескивало.

– Алло, алло! – закричал Шишкин.

– Да слышу я тебя… – устало отозвалась Татьяна.

Она снова замолчала. В ушах у Шишкина зашумело, затокало. Вернувшееся из пяток сердце оглушительно гнало кровь.

– Ты знаешь, что я тебе скажу… – прервала, наконец, молчание Танюшка. – Когда мы были вместе, ты много раз про любовь мне говорил, планы всякие строил. Но вот, видишь, как… Наверное, и я виновата… Не фыркнуть при виде твоих подружек надо было, а откровенно и напрямую поговорить. Только ты так быстро ушёл в тень… Я ждала…

– Да я… – заикнулся Александр, хотя совершенно не представлял, чем оправдать своё трёхмесячное молчание. Ну не текучкой же! Господи!.. Все эти сборы, экзамены, лагерь… Это шустрое корреспондентство, удивившее даже видавшего виды Тимофеева…

Шишкин с ужасом осознавал, что попросту выстроил из текучки такую неприступную стену, что ни соседям китайцам не снилась, ни разделённому Берлину. Своими руками линию Маннергейма соорудил!

– Я ждала… Ждала и кляла себя… Кляла за то, что первая… Не ты… Я!.. Как репейник… а ты… А ты всё воспринял, как должное… Ты, наверное, вообще решил, что испугалась я… в перезрелых девках остаться…

– Да у меня никогда даже в мыслях такого…