Но следствие велось, на меня вышли, звонили из милиции как раз когда я ездил за телом Станислава Николаевича. По возвращению допросили, но не давили, убедившись, что профессора я знал давно и ничего криминального за время пребывания в деревне не совершил, отстали.
К приезду Саши Станислава Николаевича уже перезахоронили. Она всё порывалась оплатить расходы, но я отказался. По многу плакала, никак не могла принять смерть единственного близкого человека. Благодарила меня, но мне совсем не хотелось слышать эти благодарности. Жила она у нас, мать всё слышала, страшно за неё переживала. Но время залечивает любые, даже самые страшные раны. На десятый день Саше стало легче - теперь она плакала только по ночам, думала, никто не слышит, в светлое время суток выглядела лучше.
- Мне пора уезжать, Слава, - сообщила она мне в тот день. - Вылет в час ночи в Москву, оттуда в Аргентину. Сходишь со мной в последний раз?
- Конечно.
...
На городском кладбище было тихо. Где-то далеко рабочие ставили памятник, но шум их возни до нас почти не доходил. Мы стояли перед крестом, к которому была прибита фотография профессора в молодости, под ней написаны даты.
- Ты мне так и не рассказал, что случилось в той деревне, как ты встретил Генку Желвакова.
- А рассказывать нечего. Всё получилось случайно.
- Но ведь дядя был там не просто так, он что-то искал. Это как-то связано с его сказочками?
- Да, только это не сказочки, Саша.
Она ничего не сказала, посмотрела на меня с затаённой болью, потом вспыхнула, обняла, поцеловала в губы. Больше мы почти не разговаривали, расстались в тот же день и с тех пор встречались крайне редко. Но знакомство с семьёй Яковлевых я сохранил в своей памяти навсегда.