Тринадцатая девушка Короля

Я вздохнула, поплакалась Маарит, помолилась Богам, маменькиным Земным и батюшкиным Водным, моргам посулила мешок сладкой чамуки[17], если они надоумят меня, как выбраться из той ловушки, в которую меня жизнь загнала. И спать легла, зареванная и от слез чумазая.

Не надоумили, не помогли, не поддержали и не оберегли. Потому и вышло так, что семнадцатого средолета, утром рано, еще до того, как солнце встало, вошли в мою спальню, что я с младшими сестрами делила, мачеха да Маарит, да еще пять или шесть баб из Дворни, и в руках они несли длинное красное платье, золотом вышитое да черный, матушкин еще, джу[18].

А вот теперь уже, да, можно рассказать о том, что жених мне достался неважный. Аховый достался мне жених. Да что из пустого в порожнее переливать, достаточно знать, что я у него десятой была, юбилейной, так сказать, однако ни одна из жен Рэйху дочери не подарила, а это о многом говорит.

Маарит рассказывала — а Маарит, была первой сплетницей в Озере, все знала, всегда и обо всех, — что Рэйху и к мажиням ходил, проверял семя, и у магов консультировался по вопросу порчи, и даже, говорят, жертву Бездонным духам приносил, чтобы благословили его хотя бы одной девкой.

Да видно Бездонным до него не было никакого дела, потому что дочерей ему Боги не дали, а сыновья все как-то растерялись в старых войнах и междоусобицах, и один, кто остался у Рэйху-на-Куули — это не кровный племянник — седьмая вода — Адо-са-Куули. А уж ему-то, Боги ведают почему, Рэйху отдавать Двор категорически не хотел.

— Не пей дурман-воду, — вновь зашипела мне прямо в ухо Маарит, когда я проигнорировала ее слова и во второй раз приложилась к кубку. — Там сонное зелье!

А я глаза выпучила, по сторонам оглядываясь, проверяя, не смотрит ли кто в нашу сторону, да и выплюнула все назад в кубок, до последнего, правда, сестру в мелкой пакости подозревая: ей-то муж дурман-воду пить строго-настрого запретил. Глянула на нее шерхом голодным и прошипела:

— Спятила?

— Я же как лучше хотела! — задрожала обиженным голосом Маарит.

— Думаешь, если я вырублюсь, муженек на мое тело постесняется покуситься? — тихим шепотом спросила я, поглядывая, не подслушивает ли нас кто.

— Покусится… — Маарит закатила глаза и пальцем у виска покрутила. — Думай, что говоришь! — а потом схватила меня за локоть и к дверям, что из зала в сени вели, потащила.

— Эй, молодая! — пьяно пошатываясь, окликнул меня Адо-са-Куули. — Ты куда плавники навострила, вертлявая? Плыви сюда, познакомимся поближе.

— Пасть закрой, — осек его Рэйху, по традиции сидевший на другом конце стола и, как мне казалось, в мою сторону даже не смотревший, голову повернул, окинул испуганную меня благосклонным взором и милостиво позволил:

— Бегите, детки. Нечего вам за дурным столом делать.

Мы с Маарит только переглянулись, да тут же стрекача дали, только нас и видели.

— Конечно, — зашипела сестра, как только мы из зала для торжеств выскочили в студеные даже несмотря на жаркое лето сени. — Как за столом, так нам делать нечего, а как на ложе молодую жену тащить, так уж наверное не откажется.

— М-а-ар! — застонала я.

Я бы, наверное, заплакала, если бы толком знала, как это делается, а так как я этого не знала, оставалось лишь в лицо сестры всмотреться внимательным взглядом и спросить:

— Что ты там с сонным зельем придумала-то?

Спросить и порадоваться тому, что пугающие мысли о моем ближайшем будущем можно на время засунуть в самый дальний уголок мозга.

— А что? — Маарит шмыгнула носом. — Если Рэйху вырубится, то утром ему можно будет сказать, будто он позабыл о том, что ночью все было… Ну, ты понимаешь. Я про ЭТО!

От отвращения, ни в коем разе не от страха, меня зазнобило, я обхватила себя руками за плечи и с тоскою посмотрела на желтую луну, что рассматривала свое отражение в зеркальных водах Большого Озера.

— Карфу в жертву богам принесешь, — продолжала нашептывать мне свой план Маарит, — а кровью простыни измажешь, чтоб он точно ничего не заподозрил. И все, дело сделано!

Я вздохнула. В то, что у нас все получится, верилось слабо, но без надежды было и того хуже.

— А мне в кубок зачем зелье подливала, дурья твоя голова? Думаешь, я во сне и карфу поймаю, и в жертву ее принесу, и простыни кровью измажу?

Маарит фыркнула.

— Сама ты дурья! Буду я еще разбираться, куда лить! Пошла в погреб и насыпала порошок во все бочки, что батюшка к свадьбе приготовить велел.

Я в ужасе прикрыла глаза. Даже думать не хотелось, что сотворит с нами глава рода, если когда-нибудь об этом узнает.

— Да не дергайся! — сестра беззаботно рассмеялась. — Это меня свекровь научила. Говорит, лучшее средство от дурного муженька избавиться. Наш-то батюшка, как налакается, так прямо в сенях рухнет и спит до утра, а Айху другой. Ему все мало — сначала льет дурман-воду в глотку, как в бездну, а потом во Дворе ко всем цепляется и жизни не дает. Да ты не бойся, Эстэри, никто ничего не заподозрит! Самое страшное, что может случиться — все подумают, что батюшка дурман пересушил, потому всех и срубило.

Я неуверенно кивнула, соглашаясь. Но все-таки: